вдруг взглянула на Мартина, подняла руки, словно хотела обнять его, и тут же уронила их на колени.
Глава 10
Утром Мартин позабыл о своём сне и, как мальчишка, выглянул в окно, словно проверяя, на месте ли дом напротив. Как будто за ночь он мог каким-то необыкновенным образом исчезнуть с лица земли.
«Если мне повезёт, – думал он, – то уже сегодня я улечу в Лондон».
Софи не было в доме. Мартин оделся, выпил оставленный на столе холодный кофе и, спустившись по мокрым от ночного дождя ступенькам веранды, остановился и оглянулся вокруг.
«Да, если „прекрасная фея“ решится, то мы поедем вместе. Я ведь совсем ничего не знаю о ней. Вчера мы так и не поговорили. А она ничего не знает обо мне».
Знакомство и мимолётное общение со Сьюзен было настолько естественным, что Мартин абсолютно не переживал о Марго. Более того, он был уверен, что она как художница, увидев юную красавицу, обязательно оценила бы её обаяние и грацию. Отношения Мартина и Марго давно утратили всё очарование и трогательность головокружительного, стремительного и страстного романа. Это были уже привязанность и благодарность, но не любовь. Они не могли, как раньше, быть вместе, а расстаться окончательно, несмотря на все угрозы и предупреждения Роджера, не решались. Мартин прекрасно понимал, что, если бы даже он стал прилично зарабатывать, Марго и в этом случае не ушла от мужа. Для неё не было ничего важнее своего положения в обществе, к высокому уровню которого она стремилась всю жизнь.
В этот момент Сьюзен становилась тем самым ключиком, который навсегда закрывал старую, покосившуюся дверь в прошлые разочарования и несбывшиеся надежды и открывал новые возможности «большого света». Мартин мог написать её портрет и привезти на встречу в Лондон. Генри Говард пришёл бы в изумление от красоты Сьюзен. И тогда, возможно, судьба Мартина была бы решена… По крайней мере, ему так казалось.
Взглянув на часы и с наслаждением продолжая вдыхать аромат утренней свежести и прохлады, он решил разыскать мать, чтобы попрощаться перед своим отъездом в Париж. Софи, которая, буквально с восходом солнца ушла на виноградник, пыталась гнать от себя грустные мысли о том, что сын, несмотря на свои двадцать три года, «наивен и не умеет разбираться ни в людях, ни в жизни». Он разыскал её в густых, наполненных росой и горьковатым привкусом ветра с полей и запахом дождя, аллеях виноградника и обнял за плечи.
– Мама, мне пора, – сказал Мартин. – Спасибо тебе за всё, береги себя. Я приеду как только смогу.
Он поцеловал мать и неторопливой походкой направился к машине. Софи осталась на винограднике и, провожая сына долгим, печальным взглядом, с тоской вспоминала о том, как он, будучи мальчишкой, втайне от Грегора рисовал натюрморты и пейзажи, а потом, счастливый, показывал их матери и мечтал о том, что когда-нибудь обязательно станет великим художником.
…На часах было чуть больше десяти, а Сьюзен всё не приходила. Мартин достал пачку сигарет, собираясь закурить, и на секунду задумался.
– Доброе утро!
