прочтения в тяжелый, роковой час, когда из Вишневого Сада выйдет Святой Удалой Казак, окруженный зефирным сиянием; огнем своей булавы он уничтожит всех неугодных, и разверзнутся голубые небеса, и верные, преисполненные трепетом и величием, пройдут по сияющей золотом ржи прямо в рай.
Так будет, обязательно будет; иначе для чего здесь все эти люди? Или верить голубевым и мигуновым, не видящим, не бывшим здесь, – а надо быть и надо видеть, только так – что раздают деньги, что осыпают богатствами; не будь их – не пришел бы никто? Пришел, потому что здесь они не ради денег – во всяком случае, не все и не только, – но ради источника силы, пульсирующего, клокочущего. Энергия наполняет сердце, и оно гонит ее по венам, сосудам, артериям, накачивая организм сиянием, превращая в серфера на волнах силы.
Это чувство настолько реально, настолько ощутимо, что я замираю напротив закусочной «Два гуся» и едва ли ни воздеваю, точно маг или волхв, руки.
Из брезентовых палаток, таких же, как в Мариинском парке, валит дым, огненное чрево буржуек кормят дровами, их колют, точно у себя на дворе, хлопцы в камуфляже, пускающие табачный дым. Палатки окружены баррикадами, и на них восседают чубатые казаки, бьющие в барабаны. Бум-бум-бум-бум-бум – неизбежно подчиняешься этому шаманскому ритму, и он вместе с дымом костров создает ощущение Мордора, гигантской воронки, в которой по спирали закручиваются энергетические волокна древнего украинского мира.
В конце восьмидесятых у нас дома, на маленьком столике, сколоченном из свежих, еще пахнущих смолой досок – столик нравился папе, ведь он делал его сам, но мама фыркала: «не сочетается с мебелью, ты что не видишь?» – стояли трехлитровые, литровые банки с водой, а напротив работал похожий на автомобильную фару телевизор. Из него вещал седовласый мужчина, заряжающий воду. Потом нарисовался еще один, лечащий одним своим видом. Папа же нес домой запрещенные романы – я пробовал изучать их, и часто думалось, читаю только потому, что они запрещенные, – а после эзотерическую литературу. Книги с мандалами и пентаграммами лежали стопками, и тексты в них, напечатанные на серой газетной бумаге, предположительно содержали откровение, истину, и пророки, не находя свободного места, препирались друг с другом, как нищие, доказывающие, что это их место на паперти. А в комнате бабушки горели свечи, и лики Иисуса, Богоматери, Николая Угодника были печальны.
По вечерам, по выходным к нам заходили гости, и мама, выставив свой фирменный салат оливье, в который она добавляла ливерную колбасу, усаживала всех за стол. Папа доставал бутылку «Белого аиста», и кто-нибудь заводил длинную, тягучую ахинею, наполненную словами «карма», «энергетика», «аура».
Когда позже я читал фантастические книги, где космический корабль с героями, предателями и красотками на борту летел к прекрасной планете, когда смотрел приключенческие фильмы, где до синевы выбритые герои разыскивали Священный Грааль, то вспоминал собрания на кухне родителей: ведь те, кто был там, в сущности, занимались подобным. И спустя годы, когда кухонное
