перед ним сенаторов. Им пришлось проводить заседания в театре Помпея до восстановления здания сената, и они обнаружили, что своими размерами театр странным образом принижает их власть. В сенате эти люди полностью заполняли зал, а здесь их окружала тысяча пустых кресел, и они сами себе казались маленькими. Будучи консулом, Антоний обращался к ним со сцены, и его это вполне устраивало. Голос консула гремел, как и планировали архитекторы, голос любого сенатора, если они поднимались, чтобы что-то сказать, – тонко дребезжал.
Одну часть зала сенаторы сознательно избегали. Камень там оттерли дочиста, и сказать, где именно убили Цезаря, не представлялось возможным, но сидеть в той стороне все равно никто не хотел.
До начала сессии Марк Антоний терпеливо ждал вместе с сенаторами, пока писцы монотонно зачитывали список назначений, прошений и законов, которые предлагалось рассмотреть в этот день. Он с кем-то о чем-то говорил, когда уловил знакомые имена и прервал разговор, чтобы послушать. Кассий устроил себе высокий пост в Сирии, Брут в Афинах. Децим Юний уже отправился на север, многие другие – в Иерусалим, Галлию и Испанию, с тем чтобы подождать, пока в Риме все успокоится, а уж потом возвращаться в Вечный город. Марк Антоний желал одного: чтобы уехали они все. Светоний пока оставался, практически облысевший, с несколькими волосинками, зачесанными на череп. Теперь он представлял Освободителей в единственном числе. Всегда появлялся в компании Бибула, главного среди его сторонников и дружков. Они сидели плотной группой с Гирцием и Пансой – сенаторами, которым предстояло сменить Антония в конце консульского года. Консул чувствовал их неприязнь, когда они смотрели на него, но взгляды эти нисколько его не волновали.
Первым вопросом повестки дня стало обсуждение завещания Цезаря, прежде всего той его части, которую предстояло выполнять сенату. Те несколько человек, кто еще не ознакомился с деталями, испытали настоящий шок, узнав, о каких суммах идет речь. Более ста миллионов сестерциев предлагалось отдать гражданам Рима, а такое мероприятие требовало немалых усилий. Во-первых, следовало составить список всех граждан Рима, а во-вторых, подобрать сотни надежных людей, которые будут раздавать деньги. Марк Антоний ничем не проявлял внутреннего волнения, выслушивая занудные речи таких, как Бибул, требующих, чтобы сенат отложил выплаты. Разумеется, они не хотели, чтобы на каждой улице только и говорили что о щедрости Цезаря: будто не понимали, что эта птичка уже упорхнула.
– Сенаторы, – наконец взял слово Марк, позволив своему голосу загреметь над их головами и заставить замолчать Светония, тоже начавшего что-то говорить. – Граждане Рима прекрасно знают о том, что им дали. В этом нам не остается ничего другого, как исполнять волю Цезаря. Мы едва оправились от погромов. Вы хотите их возобновления? Деньги Цезаря есть во всех главных храмах, и шесть десятых монетного запаса сената помечены его именем. Так не дадим повода назвать нас ворами, особенно теперь, когда наша популярность так низка! Его желание должно быть выполнено, и быстро.
Светоний поднялся вновь, и его постоянно красное лицо перекосило
