чтобы миновала семью твою чаша сия…
Женщина перекрестилась, Гермоген поразился: «Откуда у нее только силы взялись?»
– Мне осталось немного, я знаю, что могу умереть со дня на день. Я хочу собрать детей своих и сказать им слово своё. Сказать всем Романовым.
– Благословляю тебя на подвиг сей, дщерь Господа нашего, Мария.
Санкт-Петербург. Зимний дворец. Покои императрицы Марии Александровны. 12 февраля 1880 года
– Мари, дорогая, вы слишком слабы…
Кто бы что ни говорил, при всей своей влюбчивости, необычайной способности увлекаться к императрице, матери своих детей, Александр Николаевич относился с особенной нежностью и предупредительностью. Да, многочисленные роды подорвали телесные силы этой хрупкой особы, которая и в молодости здоровьем не блистала. И в последнее время ситуация в августейшей семье была весьма двойственной: фактически император жил с Долгоруковой, разве что старался, чтобы его женщины не пересекались, хотя их покои были в одном крыльце дворца, любовница – этажом выше. Он ценил императрицу за ее особый такт: за всё время она лишь однажды вмешалась в дела державы, настаивая на освобождении Болгарии и всех православных балканских народов от турецкого ига. Утешением этой бледной болезненной женщины были религия и благотворительность. И тут такая неожиданность. Она опять проявила необычайную твердость духа и упорство, сталкиваясь с которыми, Александр всегда уступал.
– Я обязана, mon chéri[22], я обязана сказать…
– Прости меня, Мари, но что такое ты должна сказать нашей семье, что хочешь собрать их всех вместе?
– Это важно. Моя последняя воля. Dernier mot[23].
– Хорошо, Мари, я прикажу собрать их всех. Это обязательно завтра?
– Чем скорее…
– Завтра в полдень. Все соберутся в обеденной зале.
Неожиданно для себя император склонился и прикоснулся губами к ее руке. Он хотел знать, что хочет сказать Мария, но боялся ее утомлять. Легче было согласиться, сделать так, как она хочет.
В расстроенных чувствах император шел длинными переходами Зимнего дворца: анфилады комнат, одна за другой; он был сегодня слишком взволнован и спешил отдать приказания, а самому отправиться к своей «милой Дусе». Идя по анфиладам комнат второго этажа, он даже сам не знал, как и зачем тут очутился, хм… это же невдалеке от обеденной залы. Надо отдать распоряжения. Где же мой адъютант? Ах, вот и он! Дежуривший сегодня при императорской особе Пётр фон Энден сам нашёл государя.
– Ваше императорское величество! Разрешите доложить: вас ожидает министр просвещения…
Повинуясь руке царя, фон Энден замолк.
– Петя, немедленно… сообщить всем Романовым, кои находятся в столице, что завтра в полдень мы собираемся в обеденной зале, дабы выслушать последнюю волю ее императорского величества, Марии Александровны. На сегодня
Мой дорогой
Последнее (заключительное) слово
