и баюкает, как ребенка.
– Чш-ш-ш… – Голос тихий-тихий, так что приходится усмирять истерику, чтобы разобрать слова. – Все хорошо сейчас, ты в безопасности. Тебе же сон про нападение приснился? – уточняет, и я киваю. Руки Егора на мгновение замирают, а потом сжимаются сильнее. – Их больше нет, все сидят в КПЗ. Сюда никто не вломится. Дыши, Тори. Давай. Глубокий медленный вдох и такой же неторопливый выдох. Вместе со мной, ладно? – Он набирает в легкие кислород громко, так, чтобы я точно услышала и повторила.
Закрываю глаза и дышу с Дымовым в унисон. Воспоминания о кошмарном сне и не менее отвратительном дне отступают, Егор будто горячими ладонями своими их с моей кожи стирает, осторожно массируя перенапряженные мышцы. Обмякаю и наконец расслабляюсь. Не знаю, сколько времени мне на это требуется: пять минут или пятьдесят. В себя прихожу, только когда Дымов вздрагивает, засыпая. Выпрямляюсь и отстраняюсь, сползаю на кровать, выбираясь из не слишком крепкой хватки.
– Извини, задремал. – Вижу в свете уличных фонарей, как он виновато улыбается, а потом проводит ладонью по лицу, отгоняя сонливость. – Хочешь чего?
Егор поднимается, оставляя меня в одиночестве. Панически оглядываюсь. Без его присутствия рядом снова чувствую себя так, будто стою одна в зале магазина и жду пулю. Прикладываю ладонь к груди, ощущая фантомную боль. Отвратительное ощущение, жуткое и неправильное. Я ведь здесь, живая и невредимая, так почему же все возвращаюсь туда, где мне было плохо? Нужно отвлечься от дурных мыслей.
– Да, чай, если можно, – добавляю идиотское «если», за что Дымов вознаграждает меня красноречивым взглядом, слишком очевидным, чтобы не распознать молчаливое возмущение.
– Сейчас принесу, сиди и не вставай, – кивает и, посерьезнев, уходит.
Его нет долго. Целых восемь минут, за которые я успеваю себя накрутить и успокоить. Даже сетую на то, что попросила чай. Он ведь снова придет и будет пристально смотреть глазищами своими карими, беспокойством душу мою на части рвать. Вижу ведь, что волнуется, носится со мной как с принцессой. Всегда так делал. И я хочу ответить на его искреннюю заботу добротой… Но прошлое горькое над нами дамокловым мечом висит да никак не сорвется, чтобы уже навсегда исчезнуть с жизненных дорог.
– Спасибо, – выдавливаю из себя улыбку. Выходит искренне, я правда благодарна Егору. Ладони отогреваются от горячей керамики, по телу разливается волна тепла, я прикрываю глаза, делая глоток, и морщусь, облизывая соленые губы. – Он с сахаром.
– Да, так нужно, пей. Я жду. – Он больше на меня не смотрит, утыкается в телефон и скроллит ленту. Мелькают чьи-то фотографии: компании, девушки, ребята в форме – и я изо всех сил заставляю себя не подсматривать за его жизнью. Не мое дело, чем он занимается. Мы давно не в интересах друг друга, так что не стоит давать даже слабую надежду.
Большими глотками пью приторную гадость. Стоит дну кружки победно засиять, с последним рывком я чувствую, как жизнь и правда становится
