моральное несварение.
Это было уж слишком. От минувшего дня, со всеми его разочарованиями, и вечера, со всей его подноготной, у Дункана осталось злое чувство вероломства и тщеты жизни.
– Ради бога, заткнись! – огрызнулся он.
– Мой дорогой доктор! Я просто выражалась метафизически, или, если тебе так больше нравится, биологически. Я наблюдала за тобой последние несколько месяцев. Вся эта твоя абстиненция приведет тебя к неприятностям – помимо того, что будет отрывать от работы. Почему бы тебе не пойти куда-нибудь и не напиться или хоть раз не свалять дурака? Особенно сейчас я хочу, чтобы ты был договороспособным существом, а не сплющенным куском динамита, готовым взорваться в любую минуту.
– Что, черт возьми, ты имеешь в виду под «особенно сейчас»?
– Только то, чтобы ты подал заявку на кресло директора Фонда.
Он хрипло рассмеялся:
– Оно уже принадлежит доктору Овертону.
– Так и будет, если ты не подашь заявку. Послушай, Дункан, – с убеждением поспешила продолжить она, – ты молод, неопытен, но ты единственный человек в Фонде, обладающий подлинными способностями. Профессор Ли это знает. Кроме того, ты бы не хотел, чтобы это место досталось Овертону – он разрушит Фонд.
– Почему бы тебе самой не подать заявку?
– Они никогда не отдадут этот пост женщине. – Она постаралась скрыть свое возмущение. – Вот почему я завишу от тебя.
– Что ты ожидаешь получить за это от меня? – цинично спросил он.
– Вся возможности, которые даст мне дружба с директором. Новая операционная, пара ассистентов-исследователей и дополнительная палата для пациентов, на которых я проверяю новую технику нейромышечных операций.
– Не так уж много!
Она быстро возразила:
– Будешь мне доплачивать за мои профессиональные услуги для тебя?
– Опять будешь попрекать меня этим?
Помолчав, он ядовито заключил:
– У меня нет ни малейшего шанса. Но, так уж получилось, что я уже принял решение попытаться. Для этого у меня тысяча причин. В конце-то концов, это реальный шанс сразиться с Овертоном и противостоять его шкурным интересам. Я ему кое-что задолжал за эти долгие десять лет его высокомерия. Теперь я собираюсь вернуть должок.
Его слова внезапно преисполнились неподдельной яростью.
– Что это, если не грязная игра? Выиграть – это значит сбить соперника с ног и растоптать его. И его жизнь! Это просто грязная игра в «Разори моего соседа». Отлично! Я могу не хуже других сыграть в такую игру.
– А почему бы и нет? – воодушевленно воскликнула она. – Теперь ты понимаешь, что это значит? Ты станешь знаменитостью задолго до того, как ожидал этого.
Они подошли ко входу в дом, где у него были две узкие комнаты с высокими потолками, на одной из террас недалеко от Принсес-стрит. Он достал ключ.
– Я растроган твоей верой в меня, Анна. Еще одно слово, и я разрыдаюсь. Спокойной ночи.
Когда он повернул ключ в замке, она нетерпеливо спросила:
– Ты
