чувств,
отравленных чернокнижным
искусством,
заговоренных кривым глазом
из ада,
из едкого ада.
Не буду вставать!
буду в утробе одеяла лежать,
покуда не узнаю, что беда отдала швартовы и уплыла вспять,
покуда не почувствую, что сглаз от живота отведен,
тогда я воспряну,
тогда я сброшу кокон.
***
Он желал меня.
А я и не знала,
не видела пытливых его глаз,
не замечала фигуру его стыдливую,
не слышала шагов его парафраз.
Я бы и дальше не ведала
ни о нем, ни о его любви,
если б однажды не встретилась
с крестражем его души,
загнанной в ладанку с ликом моим,
повешенным на хладнокровных перилах,
мечущимся в агонии меж балюстрад извилин.
Я протянула руку к страждущему лику,
намереваясь прекратить безмолвные его крики.
Но лик отклонился,
лик от руки отпрянул,
словно магнитный маятник,
наделённый иным зарядом,
заправленный другим чувством,
высеченным из сердца чужеродным искусством.
Я не стала настаивать.
Я убрала руку.
Да пребудет он и дальше в стенаниях и муках! —
по ту сторону рая,
куда он самолично себя переправил,
оставив тело на границе
отдуваться за самоубийцу.
***
Сколько весит слово?
Грамм? два? сто?
Или тяжесть его полкило ваты?
А, может, измеряется слово в ваттах?
Тогда сколько нужно ватт,
чтобы слово стало весомым,
мощным,
разящим,
подлинно настоящим?
Сколько требуется сердца,
души,
чести,
чтобы сколотить из слова
надежный плот,
на котором хоть в штиль,
хоть в бурю,
хоть в водоворот,
не опрокинется плот,
ни ко дну не пойдет.
Какое нужно слово,
чтобы быть человеком
богом?
***
мой блуждающий нерв —
демон сомнений
снова куда-то пропал,
где-то бродит,
какие-то мысли с ума сводит,
страх подстрекает к бунту,
выводит истерику из грунта,
готовит революцию, подлец!
а я его трудами! —
и демону конец
***
Превращаюсь в тварь низшую —
медленно,
