style="font-size:15px;"> ***
пришла осень-ростовщица,
обобрала лето до нитки
под вкус шипки
и звуки скрипки,
паразитка!
***
Стоит ли ждать девяносто лет?
чтобы разверзнуть уста и сокрушить
обет
молчания,
выдав все горести,
страсти,
печали,
отчаяния
одной тирадой,
в один присест.
Стоят ли они девять сотен лет?
или цена им – обет?
***
Шорохами,
вздохами,
шепотом
ткут соседи невидимое что-то,
проталкивая что-то сквозь трещины,
щели,
пуская по трубам
в чужие дома,
в чужие судьбы,
где инородная сущность без труда приживается,
без потерь осуществляется,
составляя одно пространство с хозяином,
становясь его воздухом,
звуком,
тенью,
что кажется, будто живешь с привидением,
ешь с привидением,
спишь,
одними думами мыслишь,
в общем живёшь с невидимкой душа в душу —
живая с заблудшей,
усопшей,
с того света притопавшей,
нимало не ведая,
что невидимка та соседских рук дело.
***
Всё слезы…
И одна-единственная лампочка в подвале,
тускнеющая от боли,
разгорающаяся от созидания.
Я на диване.
Надо мной потолок.
В нем зачинается мироздание,
разбегается кровоток.
Разверзнется камень,
объявится небо,
оно надо мной,
оно вне пределов,
оно не предаст,
не обманет,
не кинет,
руку подаст,
нежно обнимет,
и поведет по пути наяву —
пути гения
любви —
пути моему.
***
две фурии, или love is
курили две фурии —
одна в затяжку,
другая – поверхностно,
болтали о чем-то чудесном,
на языке одним им известном,
я было уши развесила,
но не успела разобрать и звука,
как одна фурия слева,
другая справа
зажали меня
и откусили каждая по уху,
разжевали и выплюнули,
я ни разу не расстроилась,
я собрала ушную
