достаточно, впрочем, распространенному в западной историографии, об отсутствии у царя программы реформ, хаотичности их проведения65. В то же время автор, противореча себе, отмечает, что в своей политике Петр, безусловно, руководствовался определенным идеалом: он стремился создать регулярное или полицейское государство по образцу западноевропейских абсолютистских монархий, где вся жизнь подданных становилась объектом регламентации на военный манер. Возникает вопрос, не свидетельствует ли наличие идеала предполагаемого государственного устройства, который автор находит у Петра, признаком определенной и вполне выраженной целенаправленности действий реформатора, по крайней мере – стремления реализовать потенциальные возможности желательной модели государственного устройства? Далее, концепция бесплановости реформ предполагает, по-видимому, наличие определенного и ясного понимания их антитезы, т. е. реформ, осуществляемых по плану. Но можно ли вообще привести примеры полностью «планомерных» реформ петровского масштаба в указанный период времени? Можно ли, например, говорить о том, что реформы Просвещенного абсолютизма Фридриха II, Иосифа II, Екатерины II и т.д. носили планомерный характер? Вероятно, лишь с существенными оговорками, с учетом воздействия на них быстро меняющихся внутри- и внешнеполитических факторов. Отметим в этой связи, что для западных историков вообще свойственны полярные оценки Петра как государственного деятеля: одни авторы считают его революционером, другие – консерватором. Очень велик диапазон оценок самих реформ (их удача или провал), определения их места в истории. Английский историк Х. Сетон-Уотсон высказал, например, интересную мысль о возможности их сравнения с реформами в развивающихся странах, а самого Петра с Кемалем Ататюрком66. Такой подход действительно позволяет понять многие характерные черты петровских реформ в истории нового времени. Подчеркнем, что такая постановка вопроса сама по себе говорит о внутренней цельности и определенной последовательности в деятельности преобразователя. В свою очередь, точка зрения о спонтанности реформ, высказанная впервые В. О. Ключевским и П. Н. Милюковым в специфических исторических условиях предреволюционной России, несомненно содержала в себе некую априорную презумпцию и нуждается поэтому в критическом переосмыслении. В этой связи центральное место занимает вопрос о взаимосвязи реформ и военных действий.
Большую историографическую традицию имеет вопрос об итогах и значении петровских реформ. Как в предшествующей, так и в современной историографии на него давались прямо противоположные ответы. Ряд авторов считает, что в своем намерении создать настоящее регулярное государство Петр и его советники потерпели неудачу, поскольку эти тенденции вступили в острое противоречие со старомосковской традицией административной практики. В процессе реформ Петр не ослабил патриархальный характер своего