щеткой для волос и кричать восторженным и глубоким от гормонов голосом: «Краснопузый! Краснопузый!»
Если так подумать, хватало и других похожих инцидентов.
– Легок на помине, – простонал Вирджил.
И в самом деле – вот он, черноволосый мучитель, собственной персоной. Пробивается сквозь толпу с противоположного конца библиотеки. Вокруг, как поплавки, покачиваются головы не столь высокорослых братьев, торопятся убраться с его пути. Братья расступались перед Закари. Боже, ну и ручищи.
Заметит ли Зак меня с Вирджилом на крошечном двойном кресле? Или же – и остается только надеяться! – проглядит нас и двинет сразу к Максу, которого действительно ненавидит?
Ни то ни другое. Мальчишки есть мальчишки, даже когда они уже взрослые мужики с больным сердцем. Зрелище, разворачивавшееся в центре библиотеки, захватило всех, не исключая и Закари. Братья подбадривали Макса выкриками.
– Гуляй как в последний раз, Максвелл! – крикнул кто-то – пророчески? – когда Макс стукнулся о кресло и чуть не упал.
– Наши братья – свиньи, – вынес вердикт Вирджил.
Ну, и да и нет. «Свиньи» – это резковато. Очевидно, Вирджил впадал в очередную хандру. Не в моих привычках придираться к чужим несчастьям; и все же стоит обозначить сразу – в начале нашего совместного вечера, – что в этой семье, как и в любой другой, некоторые настроения и состояния становятся до того преобладающими и хроническими, что уже воспринимаются не как отдельные события, а скорее как привычные личностные черты, общие атрибуты – те грани характера, которые как раз ввиду своего укрепления свидетельствуют о принадлежности к семейному кругу. Коллективный характер конкретно этой семьи можно со всеми основаниями назвать исступленным, романтическим, летаргическим, саркастическим, пугливым, разочарованным, хмельным, воинственным, распутным, бессердечным, волчьим, погранично нарциссическим, нервно узколобым и более-менее обуреваемым отчаянием, хотя изредка, в нетрезвом состоянии, – радостным. Из-за этого бывают проблемы. То, что мы терпимо относимся к депрессии, еще не облегчает боль одинокого страдальца среди буйного празднования. В общении с Вирджилом я всегда исхожу из худшего.
– Не вынуждай меня просить Барри, чтобы он сделал тебе укол, – заявил я, и Вирджил опустил лицо в ладони и застонал. И вновь я выбираю не тот подход.
– Извини, я не хотел.
– Хотел-хотел. Ты только притворяешься моим союзником, а сам ничем не лучше остальных.
– Никто не будет делать тебе укол.
– Вот зачем вообще было об этом говорить? Ты же знаешь, как я на такое реагирую.
– Я же извинился. Могу повторить. Извини. Это было глупо и нечутко. Мне не стоило. Вот… – Я мягко положил руку ему на плечи и заботливо, по-братски приобнял. – …Все хорошо, все хорошо. Успокойся. Все будет хорошо.
– Я больше не хочу быть таким, Даг. Не хочу быть таким, как раньше.
