style="font-size:15px;"> – Без тяжёлой работы человек регрессирует. Когда он перестал скакать по веткам, деформировались пальцы ног. Когда он перестал нуждаться в тепле, исчез плотный волосяной покров. Когда он придумал механизмы и начал изучать мир, мышцы перестали расти самостоятельно, как у родственных обезьян. Если лишить человека мыслительной и физической деятельности, он станет… тупым мешком жира.
– Можно ходить в тренажёрные залы, а мышление тренировать играми и задачами.
– Можно, но никто не будет так делать, – смеётся Ханебо. – Удовольствия страшны тем, что они бывают без «побочных эффектов»: дискомфорта, цены, усталости. Вместе с ленью удовольствия тянут каждого на дно.
Вдохновлённый своей же речью, Ханебо начинает играть какую-то лёгкую мелодию, которую я никогда не слышала.
– Сейчас мы преодолеваем эти пороки сравнением. Когда перед глазами есть человек совершеннее, мы невольно стремимся к его высотам. Совершенные роботы, с другой стороны, по умолчанию недосягаемы для человека. Мы все станем равными – в том смысле, что все одинаково потеряемся и регрессируем.
Я вздохнула. Никогда не думала о таком.
– Это если таких роботов будет много, – продолжает Ханебо. – Если сделать недостаточно, тогда и суть такого идеала не будет удовлетворена. Когда роботов много и они умеют мыслить, всегда существует опасность их мятежа.
– Перчатки по-прежнему будут у нас. Они не избавятся от программ в своих чипах, – отвечаю я вяло.
Мне кажется, с Ханебо бесполезно спорить. Любые наши разговоры заканчиваются тем, что я принимаю его позицию. Нет, он никогда не давит и принуждает. Просто он всегда находит, чем разбить твой аргумент, и выдаёт свой, который ты ничем разбить не можешь. А рационалисты вроде нас с Ханебо привыкли держаться только обоснованных мнений. Ведь именно такой подход и привёл человечество к процветанию.
– А как люди избавляются от неправильно работающих органов и продолжают жить? – парировал Ханебо. – Произвести нужный чип и трансплантировать – это несложная задача для будущего робота.
Ну вот, я же говорила. Мне нечего ответить.
Я поворачиваю голову и улыбаюсь одними губами.
– Наверное, ты прав, дорогой.
Он видит фальшь моей улыбки, и глаза его тускнеют.
Пальцы замерли, и в зал прокралась тишина. Мои губы расслабились. Мне стало горько и тяжело от своей бездушности, грудь словно разъедало кислотой. Но было и обидно от того, насколько Ханебо недосягаем для меня. Меня не волновало его тело: женское тело всегда изящнее и красивее мужского.
Разум. Выдержка и разум.
Впрочем, это мои проблемы. Я не имею права выливать свою слабость на Ханебо, словно помои.
– Ханебо, – зову его я.
Он живо поднимает голову, и глаза его светятся словно звёзды.
– Помнишь прошлогоднюю конференцию в Каире?
– По робототехнике,
