жена твоя мерит! – остановил дедок его взглядом.
– Нет! Я не буду! – заверещала Алла испуганно.
– Будешь, красавица! – улыбнулся зловеще старикан. – Забыла? Кошелек-то мой у проводницы! Аль запамятовала, краса?
Пытаясь сохранить на лице жалкие остатки былой гордости, молодая женщина взяла в руку мерило, присела она рядом с дедом. Стараясь не прикасаться к подрагивающему удаву, Алла принялась прикладывать к нему коробок. Один раз, второй раз, третий раз…
– Именно столько, – кивнула головой раскрасневшаяся жена Юрка и отбросила в сторону жегший ей пальцы коробок.
– Беги-ка, Юрок, дуй за коньяком в ресторан! – осклабился вальяжно старикан. – А мы с твоей жинкой поворкуем.
– Да пошел ты! – взвилась Алла. – Мало того, что я ему меряю хрен, так он еще, сволочь мерзкая, и ворковать со мной собрался! Пошел ты на хрен, свинья похабная! Плевать мне на твой кошелек! Я сама на тебя первая заявлю! Собрали весь вагон извращенцев! Сидит тут одна нагишом, и хоть бы хны! Ни стыда у нее, ни чести! А ты куда смотришь, ничтожество? – ополчилась она против мужа, развернувшись, от души залепила ему звонкую пощечину.
Оглянувшись, молодая женщина расплакалась, безудержно рыдая, неумело отперла защелку и стремглав помчалась к туалету. Перед ее глазами стоял дедов удав, его размеры привели ее в безмолвный трепет. Такого она никогда не видела. Мужний недомерок с этим чудом природы ни в какое сравнение не шел.
Поняв, что чуточку передавил, дедок виновато покряхтел и стал одеваться. Тут и до Дашки дошло, что она до сих пор сидит без ничего и смущает всех своей наготой, схватилась за одежонку, вмиг облачилась и привела себя в порядок.
– Пойду, проветрюсь… – шагнул к проходу дедок.
Прошло минут двадцать, в купе вернулась Алла, по виду вся спокойная, с сухими, но страшно злыми глазами. Она ни за что и никогда не призналась бы в том, что только что муж настолько упал в ее глазах, что она была готова на все. А супруг ее был настолько подавлен, что сидел, упершись взглядом в пол. До него дошло, что тут он сильно проиграл старикану во всем…
Минут через десять притащился в купе и Петрович. Его сильно штормило. Набрался в ресторане до ватерлинии. Дед демонстративно выложил на стол кошелек, выставил бутылку коньяка.
– Вы, ребята, простите старика, перегнул малек! Отвык на Северах от путного общества, одичал. Забудем старое…
Выбравшись на ровный путь, монотонно, успокаивающе и что-то многообещающе стучали колеса на стыках рельсов.
В окне практически неподвижно висело закатное солнце, едва-едва освещающее желтоватым светом безлюдные и заснеженные равнины и холмистые леса-перелески, где рыскали с горящими глазами страшные и вечно голодные волки. Резко потемнело…
– Утро вечера мудренее… – улеглись все по полкам.
Несмотря на усталость и выпитый коньяк, Дашка
