грех девушки и слушая жалобы крестьянина, забрали его с собой.
– Побегу домой, а то нужно скот напоить, – молвил Сережка и направился домой.
Володя не двигался с места. Подслушивал, что делается в избе.
Женщины вместе плакали навзрыд и жалобно голосили. Умолкли, однако, и немного погодя начали говорить что-то между собой, шепотом, как бы устраивали заговор. Скоро из хаты вышла девушка. Под мышкой она несла толстый сверток полотна и желтый с голубыми цветами платок.
Мальчик чувствовал голод, но не покидал своего тайника. Видел, как Павел возвращается домой. Шел он, шатаясь, болтал сам с собой, размахивал руками. Пробовал даже запеть и плясать, но закачался на ногах и чуть не рухнул на землю. Вошел в почти бессознательном состоянии домой, где избитая, покалеченная жена быстро уложила его на постель и стянула ботинки. Володя слышал, как пьяный мужик храпел и сквозь сон выкрикивал проклятия.
Крестьянка подошла к калитке и выглядывала кого-то нетерпеливо. Услышавши шаги со стороны сада, собрала несколько камней, лежащих на подворье, и положила под стену дома, подальше от окошка.
Приблизились к ней две женщины. Одна была Настька с выступающим из-под фартука животом, заплаканная и испуганная; другая – маленькая сгорбленная старушка, деревенская знахарка. Ее желтое изборожденное черными глубокими морщинами лицо имело сосредоточенное выражением. Черные, круглые, как у птицы, глаза бегали беспокойно.
– Освободи, тетка, девушку от ребенка! – шепнула крестьянка. – После жатвы принесу серебряный рубль! Клянусь Христом!
– Спешите, спешите! – бурчала знахарка, засучивая рукава.
Мать помогла Настьке улечься на камни. Лежала так, что живот выпирал, словно раздутое туловище коня, который пропал три дня назад и лежал в лесу, где гниющие объедки грызли собаки.
Старушка поискала около одежды девушки и буркнула:
– Ну дай, соседка, доску…
Крестьянка принесла тяжелую широкую доску, на которой стирали белье. Знахарка, выкрикнувши непонятные слова заклятий, подняла ее и изо всей силы ударила лежащую по животу. Раздался сдавленный стон и тихий плач, а после него последовали новые удары.
Длилось это долго. Стоны, скрежет стиснутых зубов и глухие отзвуки ударов.
Девушка ужасно вскрикнула и замолчала.
– Уже… – буркнула старуха. – Принеси теперь воду и церковную свечку!
Бормоча заклятья, брызгала она на неподвижную Настьку воду и ходила вокруг со свечкой в руке, повторяя без перерыва:
– Господи, смилуйся! Господи, смилуйся!
Мать склонилась над лежащей девушкой и внезапно отбежала, протирая испуганные глаза, хватаясь за волосы и шепча:
– Тетка Анна, Настька мертвая… Настька мертвая!
Упала на землю и билась головой о стену. Где-то недалеко заиграла гармоника. Веселые высокие ноты бежали в поспешности, догоняя друг друга и резвясь.
Молодой
