шляпой, а левую руку старичок держал чашечкой, как нищий, каковым он скорее всего и являлся.
– Валечка, это что еще за личность? – шепотом поинтересовался я.
– Ой, я прям и не знаю. Он – этот, как его… – Валечка глубоко задумалась и повторила: – Ну, этот… Как его? Наш, городской. Неужели вы его никогда не встречали?
– Да как-то не довелось. А что это значит, городской? «Что» – городской или «кто» – городской?
– Ой, да я не знаю! Он сумасшедший, что ли? Всякую ересь всегда болтает.
– Красавица ненаглядная! Маркитантка пышногрудая! Офенюшка сладенькая! Дозвольте пройти окунуться в ваш источник знаний и омыться его животворящими струями? – завыл в нос грязный старик все тем же голосом.
Я несколько посторонился, а точнее – старичок просто-напросто отпихнул меня.
– Чего вам опять нужно? – Валечка стерла с лица улыбку, обращаясь к нему, а не ко мне.
– Мне нужно? Сейчас я вам… что мне опять нужно? Мне много не нужно. Мне нужен минимум, только минимум. Минимум – мой девиз, – болтал старичок, размахивая руками, потому что шляпу он уже надел, и та шляпа, выяснилось, была у него с пером.
Таким образом он оказался впереди меня, и я наконец-то смог разглядеть его со спины. Узкоплечий, как горбатенький. А костюм-то! Это не костюм, а черт знает что! Пугало какое-то огородное! Но ведь советская страна – не огород!
– Мне нужно, любезнейшая, карбункул души моей, чтобы вы честно сказали мне, сколько стоит ваша «Мать».
– Какая еще моя мать?
– Ваша книга Горького «Мать».
– Тридцать пять копеек.
– Ой-е-ей, какие бешеные цены, – снова закривлялся старичок. – Ой-е-ей! КудЫ только смотрЮт партия и правительство!
При этих словах я насторожился, а он все не уходил. Он стоял и мешал настоящим любителям книги, а также нам с Валечкой.
– Не мешайте работать, – сказала Валечка, строго хмуря свои черные бровки.
– Слушаюсь и повинуюсь, – согласился старичок и отодвинулся от прилавка, позвякивая монетками, перекладывая их из левой руки в правую – медные монетки: двушечки, копеечки, пятачки, перекладывал и позвякивал, перекладывал и перекладывал, позвякивая, шаркая подошвами, с шуточками и прибауточками направляясь в кассу, а затем подойдя к Валечке и заявив: – Прошу вас, барышня, цветок юности благоуханной, прошу выдать мне для личных нужд такой эталон кладези премудрости под простым названием «Мать» за наличный расчет трудовых сбережений.
– А, отстаньте вы, – отмахнулась Валечка от него, как от назойливой мухи, но все же, повинуясь своим обязанностям продавца, отпустила ему востребованный товар, а мне, погрустнев, сказала на прощанье: – Заходите теперь на следующей неделе. Может, что-нибудь и будет.
– Будет вечная музыка революции, – снова влез старичок, не изменив своего гнилого голоса.
Я строго посмотрел на него, вовремя сообразив, что это
