по-человечески искренне и даже как-то по-детски беспомощно перед явной несуразностью. Поймав на себе изумленные взгляды подчиненных – им, разумеется, было чему изумиться, – глава Форин Оффис поспешил исправить положение: – Не думаю, что, заботясь о благе своей страны – а министры обязаны о нем заботиться, иначе зачем они нужны, – русские власти не заглядывают вперед. Хотя бы на несколько шагов. Но мы должны смотреть еще дальше, исходя из того, что Россия ни в коем случае не должна усилить свое военное присутствие на Тихом океане. Война с русскими не за горами, и нам следует всемерно использовать ее для стратегического укрепления морского могущества Великобритании. Сегодня на морях нам нет равных, не должно быть таковых и в будущем.
Вогул уже несколько минут шел за Элизой, хоронясь за выступами домов, столбами ворот, частоколами палисадников. Девушка, можно сказать, впервые вышла на улицу без сопровождения (куда ее понесло в такой мороз? Похоже, к Волконским), и надо же было судьбе так сыграть в орлянку, что Григорий именно в это время шел в шалман на встречу с блатной компанией, доставшейся ему как бы в наследство от погибшего в горах Якутии Гурана. Она вышла из-за угла, и они столкнулись лицом к лицу, но Элиза равнодушно скользнула взглядом по бородатому мужику в низко надвинутом волчьем малахае и, не замедлив шага, прошла мимо. Не узнала, облегченно и в то же время разочарованно вздохнул Вогул. Немного помедлив, он развернулся и пошел следом. Блатные подождут, с них не убудет, а второго такого везения может еще долго не быть.
Не узнала виолончелистка некогда покусившегося на нее бывшего легионера – вот и хорошо, вот и ладно, проще будет выбрать укромный уголок, затащить ее туда, благо прохожих на улице раз-два и обчелся, и поквитаться за испытанное тогда на волжском берегу унижение.
И жалко, что не узнала, жалко – тогда ее женское сердечко затрепетало бы в ужасе и толкнуло бы назад, домой, а на пути домой – он, Григорий Вогул, и побежала бы она вперед, ища городового, чтобы позвать на помощь, только где ж его, сердешного, сыщешь в такой мороз – сидят городовые в дворницких, чаи попивают, беседы с дворниками беседуют – мол, за порядком следи, разбоя не допускай, пьяных – в околоток, а чтобы жалованье повысить – денег у казны нет… Ноги бы у нее, бежавшей, от страха заплелись, и упала бы она своей хорошенькой мордашкой в грязный снег. А тут бы и он подоспел.
Думал так Григорий, криво усмехаясь, ускоряя шаг и постепенно догоняя Элизу, а черные острые глаза рыскали по сторонам в поисках подходящего закута. Вон впереди знакомые покосившиеся и приоткрытые ворота, а за ними – знал Вогул, точно знал – темный крытый двор с выходом на огороды, пятистенный дом с высоким крыльцом – усадьба купца Кивдинского. Сам-то купец был в прошлом годе взят под стражу за контрабанду, да сбежал, говорят, в Китай, а в доме остались младшие дети – сын Петр Христофорович да дочка Антонина. Гуляют, проживают отцом нажитое, с варнаками знаются. И он, Вогул, там бывал не единожды, и Антонину, случалось,
