что скажут именно то, что хотят. Рады, если дадут себя понять хоть приблизительно.
Ни на одном языке в мире нет такого удивительного оборота фразы, как например, в следующем диалоге:
– Уж и поговорить нельзя?
– Я тебе поговорю!
– Уж и погулять нельзя?
– Я тебе погуляю!
Весь смысл этих странных обещаний ясно заключается только в интонации, с которою произносится фраза. Вне интонации смысл утрачивается.
Переведите эту фразу французу. То-то удивится!
А я недавно слышала целый разговор, горячий и сердитый, когда ни один из собеседников ни разу не сказал того слова, которое хотел.
Понимали друг друга только по интонации, по выпученным глазам и размахивающим рукам.
Ах, как бы здесь пригодились хорошо дрессированные ноги!
Дело происходило в центральной кассе театров. Было это накануне какой-то премьеры, так что народу в маленьком помещении кассы толпилось масса, давили друг друга, пролезали «в хвост».
Вдруг появляется какая-то личность в потертом пальто и быстрыми шагами направляется к кассе, не выжидая очереди.
Стоявший у двери швейцар остановил:
– Потрудитесь стать в очередь!
Личность огрызнулась:
– Оставьте меня в покое!
Тут и начался разговор. Оба говорили совсем не то, что хотели, с грехом пополам понимая друг друга по интонации.
– Тут не оставленье, а потрудитесь тоже порядочно знать! – сказал швейцар с достоинством.
Фраза эта значила, что личность должна вести себя прилично.
Личность поняла и ответила:
– Вы не имеете права через предназначенье, как стоять у дверей. И так и знайте!
Это значило: ты – швейцар и не суйся не в свое дело.
Но швейцар не сдавался.
– Должен вам сказать, что вы напрасно относитесь. Не такое здесь место, чтобы относиться! (Не затевай скандала!)
– Кто кому и куда – это уж позвольте, пожалуйста, другим знать! – взбесилась личность.
Что значила эта фраза, я не понимаю, но швейцар понял и отпарировал удар, сказав язвительно:
– Вы опять относитесь! Если я теперь тут стою, то, значит, совершенно напрасно каждый себя может понимать, и довольно совестно при покупающей публике, и надо совесть понимать. А вы совести не понимаете.
Швейцар повернулся к личности спиной и отошел к двери, показывая равнодушным выражением лица, что разговор окончен.
Личность сердито фыркнула и сказала последние уничтожающие слова:
– Это еще очень даже неизвестно, кто относится. А другой по нахальству может чести приписать на необразованность.
После чего смолкла и покорно стала в «хвост».
И мне представлялось, что оба они, вернувшись домой, должны же будут проболтаться кому-нибудь об этой истории. Но что они расскажут?
