с агентом оказывался снесенным еще лет пять назад, а улицы имели другое название. До сих пор бросает в жар, когда я вспоминаю свой судорожный бег на явку в районе Илинг (прибыл на автобусе в соседний район!), нервное перелистывание портативного атласа Лондона на виду у прохожих…
О, если бы это видел мой школьный наставник – отставной полковник! Он очень ловко создавал на наших учебных рандеву в чешском баре Парка культуры стрессовую ситуацию: «За мной следит наружка!», «У меня выкрали из кармана условия связи!» или «Сейчас нас арестуют!», делая при этом круглые испуганные глаза, которые внимательно следили, как я поведу себя в подобной ситуации: покроюсь ли по́том, свалюсь ли со стула, побледнею или покраснею. И вообще, как я ему предложу действовать, как спасу от опасности «верного агента»?
За несколько месяцев до моего отъезда в Англию в столицу прибыла делегация левых лейбористов во главе с председателем группы «За победу социализма» Сиднеем Сильверменом, полным, низкорослым другом народа с седой бородкой (к сожалению, до Марксовых размеров она не доросла). С левыми тогда начинал флиртовать наш ЦК, и мой шеф вполне резонно решил обкатать меня на живых англичанах. В 60-е годы к иностранцам относились не только бережно, но и нежно, ЦК КПСС задавал тон и расстелил ковер на славу: закармливал до опупения зернистой икрой, балыками и севрюгой, упаивал до положения риз, окружил докторами и после переговоров (мне они показались совершенно пустыми) отправил на отдых в цековские особняки в Сочи. Эту идиллию разбавили дружеским визитом в Грузию, оттуда непривычные к глубоким пьянкам и обжорству лейбористы еле унесли ноги и по возвращении в Англию с трудом восстановили пошатнувшееся здоровье. Это были симпатичные люди, очень поверхностно осведомленные о жизни в СССР, они искренне верили в социализм (английских коммунистов презирали) и не одобряли правое руководство партии в лице Хью Гейтскелла и Джорджа Брауна. Переводил я старательно, хотя стыдился идиотских тостов набравшихся ответработников ЦК. Однажды я оскандалился: в суете перепутал предлог в незамысловатом тосте «До дна!» («Bottom’s up») и перевел его как «За дно!», что означало также за мягкую часть пониже спины. Тогда меня поразили вежливость англичан и их тактичные улыбки. Наши, к счастью, ни фига не поняли.
Но левые лейбористы считались в разведке «вторым сортом», хотя с ними активно работали. Все помыслы были устремлены на верхушку истеблишмента, на твердокаменных тори, на хитроумных жуков в Форин Офисе и разведке. Видимо, моя сомнительная челюсть сыграла роковую роль в планах шефа: мне определили как «объект проникновения» консервативную партию.
Тут, как два яичка к Христову дню, в Москву подкатили лорд Бессборо и писатель Норман Коллинз, они прибыли для проведения в нашем МИДе переговоров о культурных связях. Это были уже не простодушные друзья народа, а классовые враги, убежденные тори, которым палец в рот не клади, они с презрительным равнодушием выслушивали все рассказы о великих достижениях социализма и жили в посольстве, что
