решил предать и их, и себя в волю Божию.
Господи! Не до конца прогневайся на нас, не погуби нас с беззакониями нашими. Обрати, Господи, гнев Твой на милость, не помяни грех юности нашей и неведения нашего, Человеколюбче!
Вот уже несколько дней прошло, как я получил келью и ключ от нее. Остается испросить благословение настоятеля побелить и переходить. Что будет мне келья эта: гроб ли или добрая жизнь?
Пресвятая Богородице, помоги!
На Преображение приобщался Св. Христовых Тайн и, кажется, утолил несколько скорбь об умершем брате. Но что будет с сестрою нашей, что будет с сиротами?..
Сегодня понедельник, 22 августа. Перебрался в келью. По первому впечатлению, хорошо. Размеры кельи 5½ аршина на 3½. Внутри обелена известкой; мебель деревянная: кухонный стол, крашеный, внизу шкафчик, табурет, шкаф с занавеской для платья, кровать – доски на козлах – вот и все, да больше ничего и не нужно.
Но вскоре обнаружились и неудобства: единственное окно моей кельи выходит к конюшням и помещениям наемных рабочих. Несмолкаемый их говор и крики мулов – это неприятно, да, кроме того, и помещение-то мое находится вне монастырской ограды. Самого-то главного и дорогого – монастырской тишины – я, оказывается, и лишен, да к тому же и удален от центра всей своей деятельности, которая вся проходит внутри обители. Говорят еще, что в холодное время вредный ветер дует именно с той стороны, куда выходит единственное окно моего помещения. Пока это еще не страшно: хотя и 1 сентября, но жара стоит невообразимая и солнце палит ужасно. И такая-то погода стоит с мая, от которого до сих пор было не более двух-трех дождей. Ежедневная температура – от 35 до 40 градусов. Для меня это невыносимо. Хорошо еще, что по временам дует прохладный горный ветер.
Масса больных дизентерией и другими болезнями. Больницы переполнены до того, что уже нет места для новых больных. Трудно мне на Афоне, но Царица Небесная не дает совсем падать духом. Все мои старые болезни, которые я когда-либо имел, здесь все ополчились на меня сразу, как грозные кредиторы с неутолимым требованием расплаты. Невольно напрашивается мысль: на что я годен? Работать не могу, писать трудно, петь и читать вредно. То не могу, то не умею, то вредно – весь немощен, весь ни к чему не потребен. Хочу носить немощи других, а сам для них являюсь бременем.
Но не в немощах ли наших сила Божия совершается?!
Вот уже и 18 сентября. Вчера приобщился Св. Христовых Тайн. Какое истинное утешение и благо! Его не заменить никакими земными благополучиями и утехами…
Вчера вспоминал молитвенно моих именинниц и крестниц – дочерей моего усопшего брата, а с ними и других близких. Болезненно заныло мое сердце при этом воспоминании: что теперь с ними?
Здоровье мое несколько улучшилось.
На днях ходил на виноградники, принадлежащие Пантелеймоновскому монастырю, для резания винограда. На это послушание, по обычаю, ходят все монахи – и старые, и молодые – как на прогулку. Этим послушанием я остался очень
