помогать таким людям, но и в таком случае не всегда последует совершенное исцеление. Это зависит только от воли Божией и от мановения Самого Господа, Который о всех промышляет и устрояет полезное, и душеполезное, и спасительное. Люди же не только не сильны сами собою что-либо сделать, но и не всегда понимают, что душеполезно для человека. Хотя иногда и мнимся мы усердствовать и жалость являть к ближнему, но весьма часто не понимаем ни других, ни себя, а лишь вовлекаемся в это тонким самомнением и высокоумием. Пусть эта больная понудится исповедовать новому вашему духовнику то, о чем тебе объявляла, а после видно будет, возымеется ли надобность приехать к нам. Если хочешь иметь действительную жалость к таким людям, то можешь посоветовать им, чтобы искренно исповедовали свои грехи духовному отцу и не стыдились ничего утаивать, так как наказание бывает человеку не только за грехи, но больше за недостойное причащение Святых Тайн. Самой же, по своему усердию, тебе выслушивать такие грехи очень, очень неполезно ради искушений, о которых сказано выше (2, ч. 3, с. 36–37).
В последнем письме пишешь, что ты одну бесноватую насильно подвела к мощам, в храме вашем находящимся в частицах, и бес устами этой женщины грозил тебе за это навести скорби и досады. И после этого сама удивляешься, почему мать игуменья и сестры к тебе нехорошо относятся. Явно, что по вражиим искушениям. Поэтому на врага и сердись, сколько тебе угодно, а не на сестер и мать игуменью, искушаемых от врага. Вперед, если не хочешь нести скорби, не берись помогать одержимым бесами, а старайся жить в монастыре страннически, себе внимая и помалкивая и не входя ни в какие дела (2, ч. 3, с. 53).
Враги душевные никому и нигде не дают покоя, особенно если отыщут в нас слабую сторону и запнут каким-либо желанием неудобоисполнимым[5], которое человек по своей настойчивости ставит иногда выше наслаждений рая (2, ч. 1, с. 109).
Описываешь новое искушение, желая знать причину, чем ты подала такой повод врагу, что он явился пред тобою видимо и плясал некоторое время, хвалясь, что он изобрел на тебя новое и сильное ухищрение к твоему уловлению. Думаю, что это новое ухищрение состоит в том, что он успел обокрасть тебя недостатком терпения и любви к ближнему, возбуждая в тебе гнев и недовольство против других, начиная со старшего лица, с сожительствующей с тобою сестры, так что и ко всем прочим явилось в тебе чувство не только не любовное, но как бы и памятозлобное и ненавистное. Такое окрадение вражие и не совсем мирное чувство к другим было причиной и того, что ты в последний раз приобщалась с такими рассеянными и развлеченными чувствами, как никогда, по твоим словам, не приобщалась; потому что Церковь Православная повелевает приступать к приобщению с чувствами мирными, чуждыми всякого сетования и недовольства на других, как читаем в начале молитв к Святому Причащению: «Первее примирися тя опечалившим, таже (т. е. потом) дерзая таинственное брашно яждь».
Гневному окрадению, думаю, предшествовало другое незаметное окрадение, но вместе и довольно
Трудноисполняемым.
