с обворожительной улыбкой на ее щеках обозначились совершенно обаятельные ямочки. – Но Генрих Афанасьевич представил меня вам. Разве не так?
– Я был настолько поражен вашим совершенством, что думал в тот момент совершенно о другом, – многозначительно улыбнулся Юрий Петрович.
Вот такое «коленце» рискнул выкинуть Гордеев. И после этого дама, по его мнению, должна была либо встать и гордо покинуть помещение, либо… Либо остаться, но, возможно, в некоем новом уже для себя качестве.
– О чем же, если не секрет? – Она улыбалась, чувствуя силу своих чар.
Ну давай, давай…
– Боюсь, мой ответ может показаться вам слишком дерзким, а потому лучше умолчу.
– Господи, Юрий Петрович! – засмеялась она и закинула ногу на ногу, чем откровенно подчеркнула прочие свои достоинства. – Извините и мне мою дерзость, но у мужиков на рожах обычно столько всего написано, что прочитать эту «открытую книгу», ей-богу, не составляет никакого труда… Ладно, не отвечайте. – И добавила задумчиво: – Разве что когда-нибудь… – После чего стала снова серьезной и озабоченной. – Повторяю: нет и нет. Он уже был на нарах, когда я встретилась с его матушкой, Варварой Николаевной. Умная и добрая женщина. Во всяком случае, ко мне была.
– С ней что-то случилось? – вежливо спросил Гордеев.
– Почему? – удивилась женщина.
– Вы сказали – была.
– Ах поэтому… Нет. Она сказала мне: Леночка, ты единственная, кто может спасти Егорушку и вытащить его из тюрьмы. Вот тогда я и узнала. Но меня к нему, естественно, не допустили, я ему формально – никто, да теперь уже и во всем остальном – тоже. А матушка была у него, и он рассказал ей, что мог.
– Мне неловко называть вас Леночкой, хотя и хотелось бы, – как бы случайно заметил Гордеев.
– Обойдетесь. Елена Александровна меня вполне устроит. Повторить, чтоб опять не забыли? – просто сказала, без тени иронии или сарказма.
– Не надо, я уже вспомнил. А что же Егор… Савельевич, да?
– Вот видите, а жалуетесь на память.
– Ему уже выдвинуто обвинение? У него имеется адвокат? Кто конкретно?
– Да в том-то вся и беда, что выдвинутое обвинение, как он сказал Варваре Николаевне, притянуто за уши, и понять из него ничего толком нельзя. Какие-то глупости, полностью лишенные всякой логики. Ему, например, инкриминируют вещи, к которым он просто не мог иметь никакого отношения. То есть «загрузили» – это его выражение – тем, о чем он и понятия не имеет. Пришили еще какое-то уклонение от уплаты налогов, которого не могло быть изначально, по определению. Егор – не тот человек. Вдобавок, адвоката себе он нанял также по совету «друзей», а они, как я теперь понимаю, знали, что делать и кого ему рекомендовать. А он послушался, о чем сейчас горько жалеет.
– Так, и давно?
– Что именно? Сидение в тюрьме или вся эта история?
– И то, и другое.
– Началось, я думаю,
