идти в ногу со временем! – похвастался белобрысый ровесник революции.
– Я и вижу. Ха-ха, – усмехнулся Иван Силантьевич. – Мосток-то как? Держится?
– Не говори, – мотнул головой блондин. – Того и гляди рухнет. Вот помяни мое слово. Сорвется с него кто-нибудь, шею сломает.
– И ведь никому нет дела! – воскликнул и, тут же вспомнив о сердце, обмяк Копчик.
– Да, сейчас никому ни до чего нет дела. Эх, будь я помоложе! Я в те годы… – неожиданно задумавшись, собеседник смолк.
– Что? – усмехнулся Иван Силантьевич. – Срубил бы новый мост?
– Нет, – вполне серьезно ответил Стервис. – Пригнал бы взводик солдат.
– Ну да, представляю, что солдаты выстроят.
– А зачем им строить? – хитро прищурился Карл Янисович. – Они с винтовочками бы вон там прогуливались, пока те, кому положено, не соорудят.
– Ну и шуточки у тебя! – слегка возмутился Копчик.
– Ладно, не прикидывайся, – ухмыльнулся, вытаращив глаза, прибалт. – Свои люди.
От его немигающего взгляда у Ивана Силантьевича от затылка к спине пробежали мурашки.
– Отважный человек был Ленин. Не боялся в свою гвардию латышей набирать, – поделился Копчик своими размышлениями.
– Все очень просто. Отец рассказывал. Дело в том, что они языка не понимали. Их сагитировать было невозможно! – ответил, перед тем как продолжить свой путь, потомок одного из стрелков.
Иван Силантьевич кое-как перебрался через мостик и, обогнув небольшой холм вышел к источнику.
Оформлен он был по всем правилам. Внизу располагался деревянный сруб небольшого колодца, в который, журча, падала студеная струя. Огорожено место было невысоким частоколом в духе древних кремлей. Тропинка выходила прямо к резным воротцам, запираемым на небольшой засовчик. Внутри же загончика стояла пара скамеек да памятная доска, провозглашающая открытие и освящение источника. Все было сделано для того, чтобы душа радовалась и отдыхала.
Копчик набрал воды. Отхлебнул из бидончика. Но глотать не стал. Такую ледяную выпьешь, так и ангину схлопотать недолго! Наконец, решив, что вода достаточно согрелась, сделал глоток. Хороша!
Блаженство длилось несколько мгновений. Затем вновь полезли дурные мысли. Вот ведь Янисович служил еще при Сталине. Кровищи на нем, должно быть, немерено. Ан нет, не видно, чтобы совесть мучила. А может, это он днем хорохорится, а по ночам спать не может? Вызвать на откровенность? Ведь не ответит, старый чекист.
Со стороны поля практически бесшумно подкатил «мерседес». Автомобиль остановился. Дверца с затемненными стеклами отворилась, и явился отец Пафнутий. Вскочившему было Ивану Силантьевичу батюшка кивнул всклокоченной головой и, спустившись, припал к журчащей струе. Пил долго, жадно, словно корова на водопое. Затем сунул голову под воду и, разбрызгивая в стороны капли, заурчал. Наконец, потушив пожар внутри и снаружи, присел рядом и произнес:
– Хорошо-то
