наполовину – ссору любовников.
Джеймс:
Я так бы Каю Кассию ответил?
Когда Марк Брут такую скупость явит,
Поганых денег другу пожалев,
Готовьте, боги, молнии – его
Порвите!
Александр: Я тебе не отказал!
Джеймс: Ты отказал!
Александр:
Нет, просто мой ответ
Дурак принес. Брут сердце мне разбил.
Друг должен другу слабости прощать,
А Брут мои нещадно раздувает.
Они так долго в ярости смотрели друг на друга, что я повернулся к столику суфлера раньше, чем Джеймс моргнул и произнес:
– Текст.
Я ощутил укол сочувственной неловкости. Ричард, дожидавшийся в кулисе выхода призраком Цезаря, переступил с ноги на ногу и плотнее скрестил на груди руки.
– Нет, если их не пробовать на мне, – подала реплику Гвендолин, сидевшая в глубине зала.
По тому, как преувеличенно она подчеркнула ритм, я понял, что она начинает уставать от сбоев.
Джеймс: Нет, если их не пробовать на мне.
Александр: Не любишь ты меня.
Джеймс:
Твои пороки
Я не люблю.
Александр: Друг их бы не заметил.
Джеймс:
Льстец не заметил бы – пускай они
С Олимп размером!
Александр:
Приходи, Антоний,
Октавий молодой, сюда! Отмстите
Лишь Кассию – устал от мира Кассий… Текст?
Гвендолин: Любимому не мил…
Александр:
Любимому не мил, противен брату,
Изруган как холоп, все, в чем виновен,
Записано… Черт. Текст?
Гвендолин: …затвержено на память…
Александр:
Точно, простите… Затвержено на память,
Чтоб в зубы ткнуть. О, вся моя душа
Слезами изойдет!
Александр протянул воображаемый кинжал (реквизит нам еще не дали) и рванул ворот рубашки.
– Вот мой кинжал, – воскликнул он. – Вот грудь моя открыта, сердце в ней / Дороже копей… Простите, не то… Копи Плутоса. Так? Да мою же мать. Текст?
Он взглянул на столик суфлера, но прежде, чем Гвендолин успела подать ему реплику, из левой кулисы в рабочий свет шагнул Ричард.
– Прошу прощения, – сказал он, и его низкий голос эхом отозвался в почти пустом зале. – Мы всю ночь на эту сцену убьем? Ясно же, что они текста не знают.
В последовавшей за этим тишине я с открытым ртом уставился на Джеймса, боясь обернуться. Они с Александром смотрели на Ричарда с таким негодованием, будто он сказал что-то непристойное, а Мередит застыла, где сидела, на полу в проходе, разминая ногу, чтобы снять судорогу. Рен и Филиппа вытянули шеи, всматриваясь в темноту поверх моего плеча.
