через всю поверхность камня и тащило за собой за волосы более мелкую фигуру. Этим вторым персонажем на рисунке, похоже, был ребенок. И существо увлекало его к какой-то вырезанной в другом конце камня груде, напоминающей хранилище костей. То есть если эта гора палок была черепами, ребрами, бедренными костями и тому подобным.
Уверяю тебя, мои глаза не стали задерживаться на этом наброске. И я начал проявлять более пристальный интерес к дикому завыванию ветра в маленьком доме. Балки выслушивали эту пламенную речь налетающих со всех сторон порывов. И я сразу же вспомнил, что шум сильного ветра может создавать звуки присутствия в пустых комнатах, особенно в тех, которые над головой. Еще у меня было подозрение, что силы природы готовятся к чему-то или предвещают чье-то прибытие. Я мог бы поклясться, что в ветре было какие-то предвестие.
Ознакомившись с последним эскизом Аттертона, признаюсь, я вылез из кресла, чтобы выбросить его из окна за головой.
Дело в том, что последний рисунок представлял собой грубый, сделанный нетвердой рукой отпечаток следов, которые, как утверждал Аттертон, он обнаружил за воротами, в задней части сада и под окнами гостиной. Это были отпечатки определенно двуного существа, близкие по форме с человеческой ступней, за исключением размера и длины когтистых пальцев, включая шестой на пятке. Как кошачий, которым они потрошат свою жертву. В качестве примечания Аттертон также добавил дату произведения. Это было за четыре дня до моего прибытия. Рисунок он снабдил комментарием: „Ни подковы, ни огонь его больше не сдерживают, и оно собирается проникнуть в дом“.
Я пытался убедить себя, что это скорее вымышленное свидетельство зародилось в глубоко потрясенном рассудке. Доведенном до крайности фантазиями и гипотезами, заблуждениями и подозрениями, ветреной суровостью климата и призрачной атмосферой ландшафта.
Я отложил наброски и, крепче сжав кочергу, постарался найти более походящее отвлечение от тьмы и неутихающего ветра, чем иллюстрации Аттертона. Попытался читать „Большие надежды“ Диккенса, но моя концентрация неоднократно нарушалась внезапными порывами ветра за стенами гостиной, отчего фундамент сотрясался и свечи начинали мерцать. Но вскоре после полуночи, к счастью, я поддался усталости, вызванной путешествием, свежим воздухом и новой обстановкой, и задремал в кресле. Ни сердитый рев ветра, ни глухой стук по крыше не мешали больше моим векам сомкнуться.
Но довольно скоро громкий грохот, наполненный треском дерева, разбудил меня и заставил вскочить на ноги.
От огня в камине остались лишь красные угольки, и две лампы потухли.
Страшный шум исходил из передней части дома, и самого уязвимого места, как кричал мне внутренний голос. Ранее я сломал основной замок, хотя при этом две металлические задвижки остались на месте. И это была единственная точка доступа, не укрепленная шестидюймовыми гвоздями и балками. Я предполагал,
