пошло не так. Ты, маменька, знаю, гневаешься на меня за то, что твой особняк продала. Но куда было деваться? Боренька совсем нездоров! Ему-то за что наше проклятье? Скажи мне… скажи – кто украл? Кто?!
На последнем слове она едва не взвизгнула. Гости – кроме тетушки и Ивана Илларионовича – хоть им и было интересно и даже слегка не по себе, предпочли отвернуться: неловкость победила. Блюдце тем не менее прилежно задвигалось, выдавая ответ, который Иван Илларионович столь же прилежно озвучил:
– М… и… ш… к… а. Мишка.
– Миш…ка? – повторила, запнувшись, отнюдь не Ксения – баронесса. Ксения молчала, пытаясь, кажется, сообразить: что за Мишка? Ефим с удивлением взглянул на мать.
Повисшая тишина сделалась отчего-то такой тяжелой, что огоньки свечей потускнели и поникли. В этот миг даже рационалистически настроенный джентльмен почти не сомневался в том, что дух Анны Кирилловны Мещерской, свойственницы и давней знакомой семейства Ряжских, к коему он имел честь принадлежать, – вот он, тут, прямо над столом.
Внезапно тетушка в кружевах вскинула голову и вопросила высоким, вибрирующим от сладкого ужаса шепотом:
– Annette! Ma petite! C'est toi?!
– Тетя!.. – страдальчески оскалившись, выдохнула Ксения. Иван Илларионович укоризненно поджал губы. Ряжский возвел глаза к потолку. Зизи опустила ресницы. Лицо баронессы приняло индифферентное выражение. Блюдце не шелохнулось.
Бедная тетушка, не найдя ни в ком сочувствия (хотя, если бы пригляделась, могла бы заметить его в глазах сына Елены Францевны!), стушевалась и даже чуть было не отдернула руку от блюдца – но тут оно снова задвигалось, и теперь уже Ксения, подавшись вперед, начала громко читать вслух:
– Н…а…к… на-ка-жи… его… Кого? Кого наказать, маменька?
Блюдце споткнулось и поползло быстрее, при этом смысла в его ползанье как будто поубавилось:
– С-м-м-тр… к-н-г…
Однако, волнуется почтенная Анна Кирилловна, отметил про себя Ряжский.
– Книгу! – радостно вскрикнула Ксения, и блюдце тут же подтвердило: точно, к-н-и-г-у.
– Что за книга? Зачем книга?
Запинаясь и теряя буквы, дух начал объяснять, что и зачем. Свечи, до сих пор горевшие ровно, взялись вдруг трещать и чадить. Понять объяснения было трудно. Рука Ксении, напряженно тянувшаяся к блюдцу, совсем онемела.
– Не вижу, – прошептала она растерянно, – запуталась…
– Да вот же, – сказал Ефим. Глянул на мать, будто извиняясь. Ему явно надоело отыскивать в происходящем забавные стороны. И впрямь: сколько можно?
– Первая книга на нижней полке слева… Так, Константин?
Ксения перевела быстрый испуганный взгляд с него на Ряжского.
– Похоже, – кивнул тот, – что там дальше? Ага… страница тринадцать.
– Четвертое слово в седьмой строке, – сказала Зизи.
Все снова
