больше. Набивали в автоматные рожки из одного цинка, но несколько человек. Стреляли минимум два автомата. Из одного ствола так кучно по группе не попали бы.
Немцам просто было лениво пройти до нас шестьдесят метров, ведь оружия у нас видно не было. Винтовка пехотинца валялась в воде, мы признаков жизни не подавали, документы наши им даром не нужны, а до лейтенанта и бойцов идти было ближе. Бывает же.
– Всё у Малахова не как у людей! У некоторых во лбу звезда горит, а у меня автоматная пуля за ухом отсвечивает! – мрачно пошутил я. – Ничего удивительного, что я ничего не помню – голова прибор нежный, а по нему пулей, да со всей дури. Ты ещё разбередила. Всё! Пока не отдохну, никуда не стронусь. Будешь за мной ухаживать. – Голова на самом деле как отваливается.
Пока Катя кровь запёкшуюся оттёрла, я чуть на ближайшую сосну не залез. Больно было жуть. Единственное желание возникло: отбиваться от неё ногами. Пришлось уткнуться рожей в мох и закусить губу. Теперь под предлогом головной боли я пару дней здесь на острове точно отсижусь. Необходимо сообразить, куда бежать и когда, а перед этим крепко подумать, что делать в самое ближайшее время, и привести своё хозяйство в порядок. Заодно и полентяйничаю немного, приятно, когда вокруг тебя такая красотулька увивается. Не моя деваха, но всё же.
К тому же по-любому мозги надо в кучу собрать, а то я пока от утреннего шока не отошёл. Дела мои хреновые, это без дураков. Пуля в черепе – это не есть хорошо. Надумает она чуть повернуться или отоварит меня по бестолковке какой-нибудь Катькин поклонник, которые толпами по окрестным лесам шарятся, и надевай Малахов-Агафонов белые тапочки.
В рукопашную мне здесь однозначно не ходить. Даже лёгкие Катины прикосновения к моей многострадальной черепушке вызвали такую боль, что я натурально на несколько мгновений потерял сознание. Разумеется, я изобразил глубокую потерю памяти, причём исключительно профилактически, и вот только сейчас якобы пришёл в себя, но всё равно сведения неутешительные, а на Катю без слёз не взглянешь. Испугана девчонка серьёзно, и очень это хорошо. Надо нам несколько дней пожить на острове – на ней самой живого места нет. Ходит она с трудом, так что я тоже полежу. Мы с ней на пару пока инвалидная команда, я-то оклемаюсь быстро, а вот таскать Катерину на руках мне на ухо не упёрлось. Так что буду изображать тяжелораненого бойца ровно до того момента, пока она ходить не научится, не падая через каждые сто метров. Угнездившись на мху поудобнее, я устроил Катерине форменный допрос, начав с самого простого.
– Рассказывай всё с самого начала. Какое сегодня число, как я здесь оказался, ну и как ты попала к немцам. Всё рассказывай, что сможешь. Что расскажешь, от того и плясать будем. Считай, что я сегодня родился. – Этим я давал девушке право рассказать что угодно, оставляя за собой право выбора дальнейших действий.
Катя рассказывала, как в школе на уроке.
– Сегодня девятое июля сорок первого года, двадцать второго июня началась война с немцами
