из всех, кого я в то время знала. До сих пор помню, как она молча сгребала в саквояж папины китайские находки, мешая в одну кучу древние артефакты и дешевые сувениры, распихивала по карманам пальто все, что имело хоть малейший шанс быть проданным, и как, чертыхаясь, зашвырнула в канал ключ от нашей петроградской квартиры.
Да, мы были отчаянными. И когда сошли на китайский берег в двадцать втором, мы уже ничего и никого не боялись. Мы так думали тогда. Мы же не знали, что Шанхай, как и Москва, не верит слезам, не слышит мольбы и не ценит клятвы. Именно оно, это страшное отчаяние, сделало нас такими, именно оно подтолкнуло нас рискнуть, как говорила Люся, в самый последний раз. И мы рискнули.
В тот вечер я ждала, когда вернется сестра, и в последний раз держала в ладонях терракотовых рыбок. Все, что осталось нам на память от папы. Они были теплые, такие приятные на ощупь, и с ними не хотелось расставаться. Даже за два билета в Сан-Франциско.
И тут на лестнице раздались торопливые шаги…»
Китайская республика, Шанхай, 1923 г.
Татьяна
На лестнице раздались торопливые шаги, потом дверь распахнулась, и… При виде сестры Татьяна ахнула, едва не уронив глиняных рыбок на пол.
– Боже мой! Что это на тебе?
Ответный взгляд Людмилы был более чем красноречив. Мол, а сама-то во что вырядилась? Что поделать, если перешить китайское ципао[1] на европейскую фигуру без примерки нет никакой возможности? Однако шелковое узкое платье всяко лучше Люсиного наряда, состоящего из одних только блесток, перьев, лоскутков шелка и песцовых хвостов. Даже уличная девка постыдилась бы такое на себя нацепить, ей-богу. Губная помада по щекам и подбородку размазалась, тушь растеклась, волосы дыбом стоят. Какой стыд!
– Ты в таком виде по улице шла?! – успела воскликнуть девушка, прежде чем сестра решительно закрыла ей рот ладонью.
– Тихо, – сказала она, угрожающе вытаращив глаза. – Только не ори, Христа ради. Паспорта, деньги бери – и ходу. Понимаешь?
Сестрица обладала силой недюжинной. Из ее захвата так просто не вырвешься.
– Танечка, миленькая, поверь, все очень плохо, – пояснила она, перейдя на свистящий шепот. – Нам ноги надо уносить.
– П-почему?
– Сейчас нас придут убивать.
И Татьяна сразу поверила. Люсе надо верить, Люся чувствует опасность, как зверь лесной чует, где скрытно тлеет торфяник. Уж сколько раз это звериное чутье сберегало им жизни. Бессчетно!
– Все из-за статуэток? – догадалась Таня, чувствуя, как дрожат и слабеют ноги в коленях.
– Угу, – деловито кивнула Людмила. – Поторопись, душенька. Умоляю!
Больше всего Тане сейчас хотелось заломить руки и по-старушечьи запричитать, проклиная
Или чеонгсам («длинное платье») – традиционное китайское платье, чья форма была осовременена в двадцатых годах двадцатого века в Шанхае.
