переговорил с Севой Головановым относительно своего деликатного поручения, и Сева обещал заняться им лично и немедленно, он был сейчас свободен. Голованов – это была гарантия качества работы, и Турецкий на некоторое время перевел дух.
В обеденный перерыв Сева перезвонил сам и спросил, можно ли поставить «прослушки» в музыкальной школе. Если да, то он туда зашлет кого надо и…
– Сева, ты в своем уме? – деланно разозлился Турецкий. – Я тебя попросил о дружеской услуге, а не о том, чтобы ты законы нарушал! – В переводе на нормальный язык это означало: делай что хочешь, но результат получи.
– Понял, – весело сказал Сева и отключился.
А в три часа пополудни вдруг выяснилось, что Генеральный должен ехать на межведомственное совещание в Совете безопасности, и, разумеется, ехать туда без своего помощника он не собирался. Турецкий, однако, категорически заявил, что плохо себя чувствует и никуда не поедет. Генеральный был, как минимум, расстроен, а то и рассержен, без своего помощника он обычно ни на какие заседания не ездил. Но Турецкий настоял на своем, резонно предположив, что министры, их замы и помощники вполне продуктивно могут толочь воду в ступе и без его участия. На самом деле Турецкий чувствовал себя совершенно нормально, но он обещал Воскобойникову, что примет его, и намерен был сдержать слово.
Ровно в пять часов вечера заместитель председателя шахматной федерации приехал на Большую Дмитровку.
– На что жалуетесь, больной? – весело спросил Турецкий.
– Ох, как вы это верно подметили, – пожаловался Воскобойников. – Больной – очень подходящее слово. Вам, как особе, особо приближенной… наверное, известно: дело закрывают. Все. Самоубийство.
– Простите, я не совсем…
– Да, конечно, я понимаю, у вас наверняка своих забот предостаточно, и я, конечно, не за тем к вам пришел, чтобы первым узнать о результатах следствия. Я просто все еще не могу прийти в себя, и в федерации такая нервическая атмосфера, и пресса как с цепи сорвалась…
Из сумбурных и не всегда внятных обрывков Турецкий наконец выяснил то, что, по мнению Воскобойникова, было известно любому и каждому. Вчера утром, выбросившись с шестого этажа гостиницы «Хилтон», погиб наш гроссмейстер Богдан Болотников – чемпион мира по какой-то там версии, молодой, гениальный и все такое. Болотников вместе с еще одним молодым и гениальным по фамилии Мельник играл против русского шахматного компьютера, проиграл две или даже три партии, впал в депрессию и, видимо, потому покончил с собой.
Александр Борисович сварил гостю кофе, плеснул в него, не скупясь, коньяку, и Воскобойников в конце концов успокоился и продолжил уже четко и без лишних эмоций:
– Все идет к тому, что дело будет закрыто. Не сегодня, так завтра. Насколько мне известно, никаких сведений, противоречащих версии самоубийства, у следствия нет. Но руководство Шахматной федерации интересуют причины произошедшего. Никаких разумных объяснений. И что самое неприятное, перед смертью Болотников упоминал, что «Владимир
