если сильно перенервничал.
– Принесешь ко мне в кабинет?
– Да, я мигом.
Все занимает минут семь. Поднос, свежая выпечка от Сары уже готова. Сама она ушла на рынок за молоком и свежим творогом.
Толкаю дверь в кабинет.
Все же, сегодня какой-то странный день…
Олег Николаевич встречает меня странным цепким взглядом. Буквально дыру в моем лбу просверливает. Становится не по себе. Что я могла сделать, что произошло?
Ничего не понимаю.
Ставлю перед ним поднос с чаем.
Крапивин отводит взгляд, поворачивается к окну.
– Я пойду, а то на первую лекцию опоздаю…
– Погоди, дочка. Сядь. Нам нужно серьезно поговорить.
Предчувствие, похоже, не обмануло меня. Что-то случилось. Недоумеваю, что касается это именно меня. Ведь нутром чую, это связано со свадьбой Стеллы. Каким я тут боком…
Черт!
Неужели грек рассказал, что произошло в библиотеке? Он оказался свидетелем очень неприглядной сцены. Может быть он не так понял происходящее.
Меня начинает тошнить.
Я не готова обсуждать отношение Вадима ко мне. Тем более, что знаю – Крапивин сына обожает, меня же сделает крайней. Поэтому никогда не пыталась жаловаться на Вадима. Очень часто родительская любовь бывает абсолютно слепой…
– Мне правда нужно спешить, я не могу пропускать лекции. Мы можем поговорить вечером?
– Нет, не можем, – тон Олега Николаевича становится жестким. – Сядь.
Опускаюсь в кресло, ноги буквально подкашиваются.
– Мне нелегко говорить об этом, Нина. Я попал в крайне неприятную ситуацию.
– Что случилось? – еле ворочаю языком.
– Я пообещал выдать свою дочь за Андреаса Кралидиса. Мы все обговорили с его отцом, все решили. Андреас, как ты знаешь, приехал вчера, чтобы познакомиться с невестой… – Крапивин замолкает.
– Да, я знаю об этом.
– Андреас выбрал тебя.
– Что?! – подскакиваю. Мысли разбегаются как обезумевшие микробы. – Я не понимаю. Вы шутите?!
– Если бы, дочка. Этот разговор убивает меня.
– Это невозможно. Стелла влюблена в него…
– Я рад, что Стелла избежала брака с таким типом, – выдает мрачно и замирает, понимая, что сказал лишнее.
Но обратно слова не запихнешь.
Я всегда знала, что не стою в его глазах ничего. Приживалка, бродяжка. Любимые слова Вадима. Жестокие, обидные. Конечно, ни Крапивин, ни Вера, не позволяли себе подобного. Но и не торопились наказать сына за грубость, если становились ее свидетелями. Лишь для вида, мягко журили.
Это не новость для меня, но почему-то все равно больно.
– У меня безвыходное положение, Нина. Кралидис припер меня к стенке. Нанес чудовищную рану, от которой мне не оправиться. Я не знаю, что делать…
– Это не значит, что я должна стать пластырем,
