постучала в дверь спальни и немного подождала. Не услышав ответа, повернула ручку и вошла.
В комнате был лишь отец. Он лежал на кровати; одеяло, натянутое до самого подбородка, напоминало снежный покров.
Нина прикоснулась к его лицу, отвела от закрытых век белоснежную прядку волос, наклонилась и поцеловала отца в лоб. Его кожа была страшно холодной, и Нину пронзила мысль: Он больше никогда мне не улыбнется.
Распрямившись, Нина глубоко вздохнула и принялась рассматривать отца, стараясь запомнить все до мельчайших деталей. «Прощай, папочка», – нежно шепнула она. Ей хотелось сказать ему еще тысячу слов, но она приберегла их на будущее, их черед придет, когда среди ночи она почувствует себя опустошенной и одинокой или затоскует по дому.
Нина заставила себя отойти от кровати, чтобы не рассыпаться на кусочки, и достала телефон, но передумала звонить, даже не дождавшись гудка. Что она скажет? Разве Дэнни сможет облегчить такую боль? Боковым зрением она внезапно уловила за окном движение – промельк темного пятна на фоне снежной белизны.
Она подошла к окну.
Внизу мать сквозь сугробы пробиралась к теплице.
Нина поспешила вниз и, накинув пальто и сунув ноги в мокрые ботинки, вышла на веранду. Проходя мимо кухонного окна, она увидела за ним бледную Мередит, которая говорила по телефону, губы у нее дрожали. Нина не знала, успела ли та заметить ее.
Она спустилась по боковым ступенькам в сугробы, навалившие возле дома. Увидев в снегу следы матери, двинулась по ним.
Возле теплицы она остановилась, чтобы собраться с духом, а затем распахнула дверь.
Мать, стоя на коленях прямо на земле, в одной лишь батистовой ночной рубашке и сапогах, выдергивала и кидала в кучу маленькие клубни картофеля.
– Мам?
Нина позвала еще пару раз, но мать не реагировала. В конце концов она крикнула: «Аня!» – и приблизилась к матери.
Та замерла и повернулась к ней. Длинные, распущенные седые волосы спутанными прядями обрамляли бледное лицо.
– Тут немного картошки. Ему нужно поесть…
Нина присела рядом с матерью на корточки. Ее поведение пугало, но вместе с тем странным образом утешило. Впервые в жизни они с матерью ощущали одно и то же.
– Привет, мам. – Нина дотронулась до ее плеча.
Мать уставилась на нее, нахмурилась, в ее прекрасных голубых глазах читалось смятение. Она покачала головой и издала какой-то чудной звук, напоминающий икоту. Глаза увлажнились от слез, взгляд прояснился.
– Картошка ему не поможет.
– Нет, – тихо сказала Нина.
– Эвана больше нет. Эван умер.
– Вставай, – сказала Нина, подхватив ее под руку и помогая подняться. Они вышли из теплицы на заснеженный двор. – Пойдем в дом.
Мать, не обращая на нее никакого внимания, побрела куда-то прямо через сугробы, седые волосы и ночная рубашка развевались по ветру. Наконец она остановилась и села на черную скамейку в зимнем саду.
