задницу. Однако только так и можно выживать, если тебя окружает власть, а ты сам ею не наделен.
Но это неправда, – произнес у нее в голове голосок, сопровождавший ее весь день. – У тебя была власть.
Лена вытеснила голосок, не желая к нему прислушиваться. Ей хотелось услышать, что это совершил Лео. Точно он! Она знает. Непременно он. Требуется лишь заставить стоящего перед ней хорошо одетого пожилого мужчину это понять.
– Я уверена, что это он. Он уже раньше избивал Рогера. Жестоко избивал. Мы никогда не заявляли в полицию, но поговорите в школе. Это он. Я знаю, что это он.
Торкель понимал ее настойчивость, ее убежденность. Он наблюдал то, что уже многократно видел раньше. Жажду, причем не только раскрытия преступления, но и понимания. Мучитель сына переходит грань. Это понятно. Постигаемо. Это снова сделало бы реальность чуть более реальной. Он знал, что их разговор дальше не продвинется, и, положив руку Лене на плечо, стал бережно, едва заметно направлять женщину к выходу.
– Посмотрим, к чему приведет расследование. Я буду держать вас в курсе всего происходящего.
Лена кивнула и уже начала самостоятельно машинально двигаться к стеклянным дверям, но вдруг остановилась.
– Еще одно.
Торкель снова шагнул к ней.
– Да?
– Мне звонят из газет.
Торкель вздохнул. Естественно, звонят. В самый трудный для нее момент. Когда ей тяжелее всего. И неважно, сколько раз газетчикам приходилось проводить внутренние служебные расследования после того, как они публиковали интервью с людьми, явно выбитыми из колеи, явно не отдающими себе отчет в том, что они делают. С людьми, пребывавшими в шоке и глубочайшем горе.
Это прямо как закон природы.
Убили ребенка.
Газетчики звонят.
– По моему опыту, большинство людей, общающихся с прессой, находясь в вашей ситуации, потом об этом сожалеют, – честно сказал Токрель. – Вы можете не отвечать или направлять газетчиков к нам.
– Но они хотят получить эксклюзивное интервью и заплатить мне. Я только хотела спросить: не знаете ли вы, сколько с них можно получить?
Торкель посмотрел на нее с выражением лица, которое Лена истолковала как то, что он ее плохо понял. Он действительно плохо понимал ее, хоть и в другом отношении.
– Я подумала, что вам уже доводилось с таким сталкиваться. Какая сумма кажется вам приемлемой?
– Не знаю.
– Я никогда не имела с ними дела. О чем может идти речь? О тысяче? О пяти тысячах? О пятнадцати тысячах?
– Честно говоря, не знаю. Советую вам вообще не разговаривать с ними.
По лицу Лены было ясно видно, что такой вариант ей как раз не подходит.
– Я и не разговаривала. Но теперь они готовы заплатить.
Торкель понимал ее. Она, очевидно, нуждается в
