Он просыпается у себя в комнате, тихонько, потому что задолжал квартирному хозяину, спускается по лестнице и выходит в город. Там ничего особенного не происходит, он просто бродит по улицам голодный и думает об этом. О таком и я мог бы написать. Герой просыпается в квартире и выходит на улицу. Но нужно еще что-нибудь, что-то необычное, например голод. В этом весь смысл. Вот только что бы придумать?
Писать – дело немудреное. Надо лишь изобрести что-нибудь, как Гамсун.
Когда я додумал эту мысль, тревога и беспокойство слегка отступили.
Когда Ингве вернулся домой, я спал на диване, но услышав, как дверь открылась, встал и потер лицо, – почему-то мне не хотелось показывать, что я спал днем.
Я услышал, как Ингве ставит рюкзак на пол в коридоре и вешает куртку. По пути на кухню он бросил мне короткое «привет».
Это отстраненное выражение лица я узнал сразу. Ингве не хочет, чтобы к нему лезли, особенно я.
– Карл Уве? – позвал он спустя некоторое время.
– Да? – откликнулся я.
– Подойди-ка на минутку.
Я подошел и остановился на пороге.
– Ты как вообще сыр режешь? Зачем такие толстые куски? Тебе показать, как правильно? – Он взял сырорезку и отрезал ломтик. – Вот так. Видишь, получилось тонко, ничего сложного.
– Да. – Я отвернулся.
– И еще кое-что, – добавил он.
Я снова повернулся к нему.
– Когда тут ешь, не оставляй за собой крошек. Я не собираюсь за тобой убирать.
– Ясно. – Я пошел в ванную.
Я готов был расплакаться, поэтому ополоснул лицо холодной водой, вытерся, вернулся в гостиную и снова открыл «Голод», прислушиваясь, как Ингве ест, прибирается и идет в спальню. Вскоре все стихло, и я понял, что он спит.
Нечто подобное случилось и на следующий день – оказывается, я, приняв душ, не вытер за собой пол в ванной, и из-за этого Ингве рассердился. К тому же он стал разговаривать со мной командным тоном, словно старший по званию. Я ничего не говорил, опускал голову и повиновался, однако внутри у меня все кипело. Позже, когда мы, съездив в магазин, вышли из машины и я якобы чересчур сильно хлопнул дверцей – ну какого хрена ты так грохаешь, поосторожнее нельзя, это не моя машина, – я взорвался.
– Хватит мне указывать, ясно тебе?! – заорал я. – Задолбал! Тюкаешь меня, как сопляка! Только и делаешь, что одергиваешь!
По-прежнему сжимая в руках ключи от машины, он взглянул на меня.
– Ясно тебе? – На глаза мне навернулись слезы.
– Этого больше не повторится, – пообещал он.
Этого и правда больше не повторилось.
Мы несколько раз выбирались из дома по вечерам, и неизменно происходило одно и то же: Ингве встречал знакомых и, представляя меня, говорил, что я его брат и буду учиться в Академии писательского мастерства. Это давало
