подхватила другая.
Слова эти остались без ответа.
– Мистер Солтер? – Тэнглмир внимательно вглядывался в меня. – Вас как будто одолевают какие-то сомнения?
– Вовсе нет.
– Значит, беспокоит что-то?
– Каким образом? – резко спросил я, ибо от спиртного всегда становлюсь грубоватым. – Вот мой вопрос к вам, милорд. Каким образом этого можно достичь?
– Вы о… восстановлении позиций Совета?
– Прошу прощения, милорд, но мне все это кажется несбыточной мечтой. Ведь сегодня Совет не обладает никакой реальной властью?
– Да, но вы должны верить, мистер Солтер. Вы должны верить. На самом деле в настоящее время Совет не так уж и далек от власти, по крайней мере в строго конституционных и юридических терминах. Но действительно, до сведения широкой общественности это не доводится. О чем вы в силу своей профессии, полагаю, знаете лучше меня.
– Понимаю. И что же я должен делать, милорд?
– Только то, в чем всегда были сильны: разговаривать с простыми людьми на их языке и доносить до них правду.
– Насчет Совета? – уточнил я. – Вы хотите, чтобы я рассказывал людям о том, что он мог бы сделать?
– О том, что он должен сделать, мистер Солтер. И о неизбежном возвращении Совета в самый центр общественной жизни.
Я поднес к губам чашку и медленно отпил очередной глоток. Я напряженно раздумывал.
– Вижу, мистер Солтер, вы уже решили, как приступить к делу. Да-да. В ваших глазах вновь зажегся огонек энтузиазма.
– Возможно, милорд. Или по крайней мере… Да. Пожалуй, я знаю, с чего начну.
16 ноября. Мы погрузились в повседневную рутину – может, и не самую приятную, но вполне пригодную для того, чтобы провести корабль нашей семейной жизни через эти трудные времена.
Мисс Доуэль оказалась ангелом в человеческом обличье – ласковая и заботливая сиделка, преданно ухаживающая за профессором. Свои дни она начинает и заканчивает у постели голландца, а сама спит в смежной комнате на случай, если он наконец очнется. Она совершенно неутомима и ни на что не жалуется. Сколько бы Джек ни платил ей, она определенно заслуживает вдвое большего.
Профессор по-прежнему в глубоком беспамятстве, и, боюсь, c каждым днем он все дальше от нас и все ближе к безвестному краю, откуда нет возврата. Лишь изредка – по яростно насупленным бровям или по благостной улыбке, нет-нет да и мелькающей на губах, – я смутно узнаю в нем человека, которого знала и любила. А так он продолжает угасать, умирать медленной смертью. Наш долг – оберегать его до последнего часа, как он однажды защитил нас и всех вместе повел в битву.
Так проходили все последние дни, в неусыпной заботе о профессоре. Джонатан занимается своей работой, но мне кажется, вся эта история подействовала на него сильнее, чем он готов признать. Она пробудила старые невысказанные воспоминания. В нашем браке мы достигли той точки, когда устоявшиеся долгие отношения позволяют
