был опуститься до шантажа, разрушить жизнь друга ради собственной выгоды. Бездельник, трус и лжец!
Девушка с серьезным видом посмотрела на него, но затем робко взяла его за руку, не говоря ни слова. Они молча сидели, наблюдая за тем, как вечер сменяется ночью и лучи лунного света, пробивающиеся сквозь ветви сосен, окружают их серебристой сетью. Олив опустила голову на плечо Бенсону, но вдруг с пронзительным вскриком вскочила на ноги.
– Что это? – задыхаясь, спросила она.
– О чем ты? – переспросил Бенсон, вскакивая и крепко сжимая ее руку.
Она вдохнула полной грудью и попыталась рассмеяться.
– Джим, ты делаешь мне больно.
Его хватка ослабла.
– Что случилось? – ласково спросил он. – Что тебя так взволновало?
– Я испугалась, – проговорила она, обвивая руками его плечи. – Должно быть, те слова, что я сейчас произнесла, еще звенели эхом в ушах, но мне померещилось, будто позади нас кто-то прошептал: «Джим, выручи меня».
– Померещилось, – повторил Бенсон, и голос его дрогнул. – Твоя впечатлительность не идет тебе на пользу. Ты… напугана… темнотой и мрачностью этой рощи. Позволь мне проводить тебя домой.
– Да нет же, мне не страшно, – заверила его девушка, возвращаясь на прежнее место. – Мне вовсе нечего бояться, пока ты со мной, Джим. Сама удивляюсь, как могла быть такой глупой.
Мужчина ничего не ответил. Его крепкая, окутанная полумраком фигура замерла в нескольких метрах от колодца, и он словно ждал, когда Олив пойдет за ним.
– Не изволите ли присесть? – в шутку крикнула она ему, похлопывая маленькой белой ручкой по каменной кладке. – Можно подумать, что вам не по душе моя компания.
Он нехотя подчинился и сел возле нее, с такой силой вдыхая дым сигары, что огонек освещал его лицо при каждой затяжке. Он оперся ладонью на камень позади Олив, чтобы она могла прильнуть к его сильной и твердой, как сталь, руке, словно к спинке.
– Тебе не холодно? – заботливо спросил он, когда Олив слегка поежилась.
– Еще как! – Она вздрогнула. – В это время года не должно быть холодно, просто из колодца тянет сыростью.
Едва она произнесла эти слова, из глубины донесся слабый всплеск, и второй раз за вечер она спрыгнула с кромки колодца с тревожным вскриком.
– А сейчас что? – спросил Бенсон изменившимся голосом. Он стоял рядом и глядел на колодец, словно ожидая, когда же оттуда появится то, что ее испугало.
– О, мой браслет! – горестно воскликнула Олив. – Браслет моей бедной матушки. Я уронила его в колодец.
– Твой браслет, – монотонно повторил Бенсон. – Твой браслет! Тот, что с бриллиантами?
– Тот, что принадлежал моей матери, – сказала она. – Но мы его, конечно же, достанем. Нужно осушить колодец.
– Твой браслет! – тупо повторил Бенсон.
– Джим! – с испугом в голосе окликнула его Олив. – Джим, милый, да что с тобой?
Он
