в состав Четвертой волны Василия Головачева – как участника дубултинских семинаров.[22] Иногда с семинарской деятельностью 70-х – 80-х связывают имя Андрея Балабухи, однако следует учесть, что печататься он начал еще в 60-х годах. На поздних «дубултеевках» побывали Сергей Лукьяненко и Алексей Иванов, но к Четвертой волне, по общему мнению, они никоим образом не относятся.
В этой главе речь главным образом о первой группе: она задавала тон, она наиболее представительна.
Что их объединяло, представителей Четвертой волны? Помимо участия в семинарах, разумеется. Все ли они были плотью интеллектуальной фантастики?
Наверное, можно говорить о некоторых чертах художественного единства. Думали о разном, писали о разном, но в том как писали прослеживается определенное сходство – насколько оно вообще возможно для талантливых людей. Чаще всего это сходство рождалось из условий существования литературной среды. И в те годы над ним не задумывались совершенно так же, как никто не задумывается, чтобы дышать или есть… Жили и работали в системе извне заданных параметров, так или иначе подстраиваясь под ее формат. А формат-то заготовлен был один для всех…
Так, например, никто из Четвертой волны не пытался писать под русскую классику, под того же Льва Николаевича Толстого; никто не пробовал прямо и подробно расчерчивать «диалектику души» – за исключением, пожалуй, одного Вячеслава Рыбакова… Психологию персонажей раскрывали чаще всего через их слова и поступки, через внешние проявления, т. е. принципиально иначе. Особенно характерны в этом смысле Андрей Лазарчук (роман «Мост Ватерлоо», ряд рассказов), а также Андрей Столяров (почти все ранние повести и рассказы).
Иногда в текстах «семидесятников» появлялись блистательные образцы характеристики важного персонажа путем описания среды, в которой он живет. В качестве примера можно привести маленький отрывок из повести Андрея Столярова «Ворон»: «…везде, куда ни посмотришь, были навалены книги. На полу, на столе, на диване, на облупившемся подоконнике. Они лежали стопками и поодиночке, открытые или с торчащими изнутри потрепанными закладками, в большинстве своем чистые, но иногда исчерканные меж строк густыми чернилами. Их было потрясающее количество – горы мыслей, океаны мудрости, без дны неутоленных страстей… Летний июньский воздух звенел пылью и метафизикой… Чтобы прочесть их, нужна была, вероятно, целая жизнь. Если вдобавок не есть, не спать и не ходить на работу… Я с уважением посмотрел на Антиоха» (хозяина квартиры).
Даже когда у фантаста-«семидесятника» рассказ велся от первого лица, персонаж-рассказчик описывал свои действия, слова, на худой конец – мысли, но почти никогда не касался эмоций. В повести Евгения и Любови Лукиных «Сталь разящая» история любви передана очень сдержанно, и о силе чувств главных героев читатель может судить только по их поступкам. Эдуард Геворкян в нескольких абзацах скупыми штрихами (и опять-таки не через выворачивание чувств, а перечисляя их внешние
Аргумент, не всеми признанный основательным.
