принес пепельницу и коробок спичек, выдвинул стул и перехватил взгляд пожилой женщины.
– Что? В чем дело?
Она подняла руку:
– Еще кое-что.
Она подняла руку еще на дюйм – и взрослый мальчик поплелся в кухню, откуда вскоре до Рокко донеслись звуки мытья посуды.
Разговор продолжился тем, что с момента обмена прошла неделя, а новостей больше не было. Потом вышло интервью с первой партией освобожденных заключенных, которые рассказали об условиях содержания в лагере: миска дробленой кукурузы в день, мужчин неделями держали в ямах, слишком маленьких, чтобы стоять в полный рост или лежать; люди умирали от гноящихся ран, недоедания и дизентерии. Северные корейцы заставляли пленных курить травку, пытались промыть мозги, вызвать ненависть к ворам-империалистам, говорили о победе революции и власти пролетариата. Цветные и белые содержались вместе в бараках, которые не отапливались даже при минусовой температуре. Но именно цветным военнопленным мозги промывали с особым усердием. Например, им показывали хроники, как полиция в их стране расправляется с толпами цветных, участвовавших в политических демонстрациях.
И некоторые из цветных пленных в конце концов сдались под этим потоком пропаганды. Им предлагали дом, молодую жену и работу в красном Китае, где рабочие, говорят, живут как в раю – и они приняли это предложение. Похоже, именно их и не досчитались при официальном обмене. Важно ли это?
Зловоние августовского полдня проникло в столовую. Шумела, готовая к празднику, собравшаяся на проспекте толпа.
– Как грустно, – заключил Рокко, – и еще раз доказывает, что, к сожалению, негры[2] лишены патриотических чувств, коими наделен человек белый.
– Ни вы, ни я, – продолжала дама, – никогда бы не отказались от частички себя ради дома, новой супруги и работы на другом конце света. Эта мысль никогда не поселилась бы в наших головах.
– Как сказать.
– Даже ради спасения собственной жизни я бы так не поступила.
– Минутку, минутку, вы не так меня поняли. Скажу вам две вещи. Одно дело – переехать из страны в страну, и совсем другое – дезертировать. Это уже не просто сменить место жительства. Это преступление. Измена.
– Всего десять лет назад я пожертвовала честно заработанные доллары на восстановление Кассино – он находится в той же провинции, где я родилась.
– Это другое. Не совсем одно и то же, это другое.
– Вы сказали: «Две вещи».
– Это другое, и я перехожу ко второй своей мысли: этих людей привезли, а мы приехали сами. Вот и разница. Будь я цветным, стал бы отдавать честь флагу? Спорный вопрос.
– Но ввоз рабов в эту страну был запрещен еще в 1808-м. – Она втянула воздух сквозь зубы.
– Сейчас я в состоянии представить общую картину, – отреагировал Рокко. Сегодня было как-то особенно сложно контролировать речь.
В английском языке термин «негр» исторически использовался для обозначения чернокожих африканцев; сейчас считается устаревшим и оскорбительным, но в годы, которые охватывает книга, являлся нейтральным.
