был мертв и не знал об этом.
Что? И оставить шоу-бизнес? Терраса была вдвое меньше гостиной и вдвое больше, чем фойе китайского ресторана Громана. Ее окружала баллюстрада из серого камня, и на облицовке вечные калифорнийские землетрясения начертали сложные красивые линии. Был яркий день, но это не стирало тени женщин с короткой стрижкой и мужчин с напомаженными прическами. Мы стояли среди них и пялились на океан. Снова наступило время призраков, и тайные связи возникали на террасе между бравыми шейхами (чьи жены вышли за них замуж еще до того, как их мужья стали идолами киноэкрана) и голодными юными звездульками с гладенькими ножками, жаждущими ухватить свою порцию волшебства.
– Сядем, – сказал Эмери Ромито. Сказал мне, а не призракам.
Он указал рукой на группу дешевых пляжных стульев, выцветших от солнца и соленого морского тумана.
Я сел, и он заискивающе улыбнулся.
Потом сел и он, тщательно расправив стрелки на брюках своего костюма в стиле Палм-Бич. Костюм не был поношенным, но устарел лет на пятнадцать.
– Ну так? – сказал он.
Я улыбнулся в ответ. Я понятия не имел, преамбулой к чему было это «ну так», и что я на это должен был ответить. Но он явно ждал, что я что-то скажу.
Пока я продолжал улыбаться как идиот, его улыбка слегка приугасла, и он попробовал подойти к разговору с другой стороны.
– Какую роль Круз имеет в виду?
«О Господи, – подумал я. – Он думает, что это кастинговое интервью».
– Э… кгм… мистер Ромито, я хотел бы поговорить с вами не о роли в фильме.
Сложноватый синтаксис для человека, которого может в любой момент хватить удар.
– Не о роли, – повторил он.
– Нет, здесь скорее нечто личное…
– Значит, речь не о роли. – Он прошептал это едва слышно, и слова эти тут же растворились в шуме океанского прибоя.
– Речь о Валери Лоун, – решился я.
– Валери?
– Да. Мы заключили с ней контракт на «Западню», так что она снова в Голливуде, и…
– Западню?
– Да, фильм, который продюсирует мистер Круз.
– А, понятно.
Ничего ему не было понятно, я был в этом уверен. Но я просто не знал, как я могу сказать этой развалине, что он нам нужен как эскорт, а не как актер. Но он сам избавил меня от мучений.
Он удрал, снова нырнув в прошлое.
– Помнится, однажды, в 1936-м… Нет, в 1937-м, в том году, когда я снимался в «Милом лжеце»…
Я впустил в себя шум прибоя. Убавил Эмери Ромито и прибавил громкости звукам природы. Я знал, что сумею убедить его сделать то, что нам нужно, в конце концов, он был одиноким беспомощным стариком, для которого возвращение в мир гламура было немыслимым шансом. Но для этого нужно было говорить и, что еще хуже, слушать…
– …Мне
