может быть, ты сможешь навестить свою сестру, – предложила она. – Это действительно могло бы помочь справиться с теми чувствами, которые переполняют тебя сейчас.
– Конечно, – ответила я, хотя у меня не было никакого желания ехать в Колорадо. Моя мама живет в большом пригороде к востоку от Денвера. Я решила для себя, что весь штат закрыт для посещения, чтобы обеспечить свою безопасность. – Может быть, – добавила я, выпихивая Кэррин за дверь.
Когда я снова осталась одна, я достала свой рабочий ноутбук и свой личный ноутбук и положила их на стол рядом с персональным компьютером. Я вылила чай в раковину – кофеин даже в малых дозах противопоказан во многих случаях тревожного расстройства – и вместо этого налила себе большой стакан молока. Затем я включила свой компьютер и вернулась к Pictey.
У нас с сестрой были разные фамилии. Моя – Миллер. Ее – Оданз. Насколько я знала, она жила где-то в Боулдере. Она училась там в колледже, насколько я слышала, по специальности «Коммуникации». Боюсь, эта специальность ведет к карьере пиарщика или, что еще хуже, писателя.
Мне потребовалось почти двадцать минут, чтобы найти какие-нибудь новости, связанные с моей сестрой, так тщательно команда Pictey все подтирала. Помеченный жалобой комментарий, который я не приняла всерьез, очевидно, давно исчез, и учетная запись моей сестры была скрыта, но из тегов я нашла несколько учетных записей ее друзей, и это были совершенно нормальные, скучные аккаунты студенток. Я с презрением отметила типичную глупость – фотографии, которые затруднят им получение работы в государственном секторе, а также постоянно раскрывающие их точное местоположение.
Но одна из них была еще более невежественна и безвкусна. RIP, ДЖЕССИКА – вот что было в последнем посте этой девушки. Там была фотография моей сестры и двух других девушек, обнимающихся и смеющихся.
Я почувствовала, как во мне поднимается гнев или какое-то чувство, которое я смутно опознала как гнев. Я понимала, что надеяться на то, что попытка суицида моей сестры будет храниться в секрете, и ей не придется отвечать на вопросы об этом, или чувствовать на себе любопытные взгляды, или каким-либо иным образом когда-нибудь возвращаться к этому ужасному моменту в ее жизни. Это кажется простым достоинством – притвориться, что попытки суицида никогда не было. Но мир, в котором мы живем, уже другой. Больше нет отговорок о посещении больницы вроде «больной бабушки» или «растяжении лодыжки». Теперь есть символы, которые выглядят как похоронные ленточки, и именно они дают понять, что любой человек в возрасте до тридцати лет, который имеет такую в социальных сетях, вероятно, мертв.
В моей голове всплыла мысль. Она мертва? Единственный человек, который сказал мне обратное, – это Кэррин. У меня перехватило дыхание. Я потянулась за новым препаратом, приняла таблетку и сразу начала дышать ровно. После панической атаки – это нормально. И то, что я должна буду сделать, невозможно без дополнительной помощи. Я сняла очки, потерла переносицу, а затем попросила Siri позвонить маме.
– Салют! – Верная себе, моя мама совсем не была похожа на мать, проводящую
