был, я уж вторым дитем тяжелая ходила… Или у тебя завелся кто на примете? Так ты мне скажи…
– Ничего я тебе говорить не стану…
– А не хочешь, и не надо, – покладисто согласилась Светлана. – Но кто бы она ни была, от денег небось никоторая не откажется. Ты и так жених собою что надо, а уж если приоденешься по-городскому и пачку ассигнациев тебе в карман…
– Да что бы ты, Светка, в жизни понимала!
– Кое-чего понимаю, а кое-чего, знамо, и нет. Но это ж со всеми так, все-то только один Господь ведает… Ты лучше вот что мне скажи: ты амбары все проверил? Там под стрехами не то что ларец, там Ванькин станок спрятать можно…
Степка обхватил голову руками и не то застонал, не то заскулил – протяжно и тихо, словно от нестерпимой зубной боли.
– Водочки ему налей, – посоветовал Ваня из своего угла.
Младшая дочь Светланы оставила на сундуке уснувшую куклу, подошла к дяде и протянула ему кусок баранки, только чуть-чуть обгрызенный с одного бока. Степка молча обнял девочку и зарылся лицом в ее светлые, пахнущие мятой и молоком волосики.
Зимой здоровье Камиши всегда ухудшалось. Уходил аппетит, каждый вечер поднималась температура, кашель мучил по ночам, а утром из-за слабости девушка не могла встать с кровати и весь день полусидела в тихой дальней комнате, приподнятая в подушках. Сразу же по семейству, друзьям и знакомым серой шуршащей змеей начинал ползти печальный слух: бедная Камиша угасает на глазах, доктора определенно сказали, что она не доживет до весны… Разговаривали шепотом, навещали «бедную Камишеньку» по одному, в очередь, которую устанавливала и регулировала строгая, мужиковатая прислуга Степанида, приставленная семьей к Камилле с самого начала ее болезни. Шторы и фортки всегда были закрыты во избежание сквозняков. Вся еда подавалась больной непременно в протертом виде (чтобы было легче жевать и проглатывать) и чуть теплая – чтобы не простыла и не обожглась. Обязательным считалось также обильное питье каких-то горько-сладких, приторных микстур, изготовляемых аптекарями по рецептам докторов, много лет наблюдающих течение Камиллиной болезни.
Все семейство считало особый режим больной делом совершенно естественным, и только Любочка Осоргина утверждала, что от пары недель такой жизни и здоровый обязательно заболеет.
Чтобы избавить Камишу от этого непременного зимнего «угасания», Любовь Николаевна на Рождество пригласила родственницу и подругу в Синие Ключи.
– Помрет, так помрет, – философски объяснила она свою позицию дядюшке Лео, архитектору и признанному главе обширного клана Осоргиных-Гвиечелли. – Похороним тогда. Но чего ж не повеселиться напоследок? Мы там у себя каток залили, елку для детей нарядили прямо во дворе, а Ивана Карповича слуга, раскосый такой, но не японец и не китаец (он его с собой из Сибири привез), научил нас собак
