лица. А помнил только то, что всё время спрашивал:
– За что?
– Ни за что. А вообще-то, есть за что. Это тебе за Даля. Это тебе за Ушакова. Получи ещё за Ожегова. А это тебе за всех остальных. И запомни, не строй здесь из себя умника. А ещё лучше, вали из нашего класса и из нашей школы. Мы таких не любим.
Как это ни странно, но эти трое мушкетёров, ввалившись в туалет во время этой ужасной экзекуции, тут же заступились за меня. Однако было уже поздно. Всё, что со мной собирались сделать, уже было сделано. Губы и нос были разбиты в кровь, очки поломаны. В общем, можно было считать, что я хорошо отделался. Или, точнее сказать, меня хорошо отделали. Всё зависит от того, с какой колокольни, кому и как на всё это смотреть.
Приятным бонусом ко всему этому явилось лишь то, что именно с этой драки и началась моя дружба с этими ребятами и девочкой с удивительными глазами. Она отвела меня за руку в медпункт, выяснила, что мой нос всё-таки не сломан, и довольно-таки долго простояла рядом со мной, пока медсестра мазала меня зелёнкой и сокрушалась по поводу того, как же плохо я выгляжу.
Конечно, мой потрёпанный вид не прошёл незамеченным для тех, кто отвечал за дисциплину и порядок. В середине следующего урока в класс ворвалась директриса и стала требовать, чтобы я честно во всём признался и откровенно рассказал всё про то, кто же всё-таки меня избил.
– Да не били меня. И вообще, никто и ничего мне не сделал. Я просто поскользнулся и упал.
То же самое я пытался объяснить своей матери вечером. У неё была странная привычка, оставшаяся с самого раннего моего детства. Перед сном она должна была обязательно облить меня очень-очень холодной водой.
– Интересно, вот когда ты упал и разбил себе нос, откуда появились эти маленькие разноцветные человечки, которые оставили все эти отметины по всему твоему телу? Они явно были неземного происхождения, но точно знали, куда надо бить, чтобы было очень больно.
В конце концов я решил всё честно рассказать матери. К моему удивлению, она не стала выспрашивать имена тех, кто меня избил. Но почему-то произнесла очень странную фразу:
– Ты влюбился.
Это была констатация факта. Как врачебный диагноз. Не оспорить и не опровергнуть. С этим про сто надо было научиться жить. Мама меня нехило утешила:
– Бывает. Пройдёт, конечно. Но не сразу.
Как ни странно, но после всех этих страстей-мордастей в моей школьной жизни наступила относительная тишина. В классе у меня уже была устоявшаяся репутация абсолютно законченного ботана. То, что я резко отличаюсь от всех остальных учеников, раньше всех поняли педагоги математики и физики. Они избрали весьма странный способ, чтобы как можно больше увеличить пропасть между мной и остальным классом. Теперь, как только педагог входил в класс, я получал своё специальное задание. Его я и выполнял до конца урока. И никто не думал меня контролировать. В конце урока, как правило, меня просто спрашивали:
– Было
