20 лет, и, к счастью, я был здоров. Нашим комендантом был гауптшарфюрер родом из Вены. В лагере было около 300 мужчин, которые работали на фабрике и были заняты на сельскохозяйственных работах. Однажды комендант созвал нас и сказал, что на следующий день к нам приедет очень важный чиновник и что мы должны привести лагерь в безупречный порядок. Он добавил, что, когда этот человек будет осматривать нас, мы должны быть весёлыми и чистыми; если он задаст нам вопросы, мы должны были отвечать, что с нами обращаются хорошо. Комендант нервничал; очевидно, если этот высокопоставленный посетитель обнаружит что-нибудь не так с лагерем, то он окажется на Восточном фронте.
На следующее утро в десять часов прибыл наш уважаемый гость. Это был Адольф Эйхман. Этому красивому, элегантно одетому офицеру СС в блестящих сапогах было около тридцати шести лет. Нас выстроили в ряд, и он нас осмотрел. Мы стояли по стойке смирно. По какой-то причине Эйхман остановился передо мной и спросил: «Вы отвечаете за свою рабочую группу?» и я ответил: «Да, оберштурмбаннфюрер». – «Сколько мужчин в вашей группе и чем они занимаются?» – «Мы строители, – ответил я. – Нас шестнадцать человек в отряде; пять приносят песок, четыре работают в самом здании, а остальные семь носят кирпичи». Эйхман продолжил: «Сколько из вашей команды сообщают о болезни каждый день?» Я ответил: «Очень редко кто-либо из наших людей сообщает о болезни». Эйхман спросил: «Вы довольны? Вам нравится еда?» Я, конечно же, соврал: «Мы очень довольны, оберштурмбаннфюрер, и еда у нас очень хорошая». Эйхман был очень приветлив и удовлетворённо улыбался моим ответам, которые, как я знал, хотел бы от меня комендант. Он прошёл по очереди, внезапно остановился и спросил: «Кто из вас говорит на иврите?» Многие из моих солагерников приехали из Восточной Европы и знали иврит, но никто не откликнулся; они боялись, что одно слово может означать смерть. Затем Эйхман взревел: «Вы самые глупые, отвратительные люди, которых я когда-либо видел. Возможно, вы хотели бы, чтобы такой немец, как я, научил вас вашему языку, ивриту». Я узнал много позже, что он знал только несколько слов на иврите, но, видимо, он просто хотел похвастаться перед нами. Затем Эйхман и комендант вместе отправились обедать.[175]
Как и во многих подобных случаях, Эйхман срывается на беззащитных людей, пользуясь своей безраздельной властью и, по-видимому, испытывая наслаждение от демонстрации зависимости от него, от каждого его слова или движения. Имеются воспоминания тех, кому пришлось столкнуться с Эйхманом. Они представляют несомненную ценность, так как описывают то впечатление, которое он производил. Это интересный материал для последующего сравнения с теми ощущениями, которые вызывал Эйхман, сидя уже в стеклянной клетке в зале иерусалимского суда. К вящему удовлетворению исследователей, сохранилось немало воспоминаний людей из различных социальных слоёв, различного происхождения и социального статуса о встречах с Эйхманом.
Норберт Вольхайм [Norbert Wolheim] родился в Берлине, закончил
Op. cit. P. 145–147.
