сжатый кулак. – Оно задает тон всему вокруг, с ним мелодия сотворения звучит жизнеутверждающе. Но наиграть жизнь мало, надо научить новые побеги расти и дружить, и это делает тот самый созидательный мажорный строй! – он обвел всех сияющими глазами. – Помните, у Тютчева: «Невозмутимый строй во всем, созвучье полное в природе»? Мир сам следует этому строю, продолжая путь – или петь, ведь это одно и то же!
– Забавная гипотеза, – заметил Атлас. – Пардон за каламбур, мой друг! – спохватился он.
– Это не гипотеза, а жизнь, – Забава устало потер веки.
– И как далеко вы продвинулись? – Полина не сводила с него глаз.
– Очень далеко, уж поверь, – вздохнул Адамас, мучаясь, что вынужден молчать, хотя сама атмосфера взывала к откровенности.
Профессор повернул голову, но, встретившись взглядом с Полиной, только пробормотал:
– Полноте, расстояние в науке – понятие относительное…
– Отчего же? – в ее глазах вспыхнул огонек. – Расскажите нам, Архимед! Научное открытие, сделанное одним, касается всех, и утаивать его несправедливо.
– Лучше запомните следующее, – тот с трудом оторвался от ее глаз. – Мир и есть музыка, и каждый выводит мелодию, которую уже нельзя переписать, – встал с бокалом в руке. – Так пусть же она всегда будет светлой!
– Гип-гип, ура! – присоединились к нему остальные.
Огласив своды галереи хрустальным перезвоном, друзья расселись по местам.
Только Адамас остался стоять, с мольбой глядя на своего спасителя.
– Позвольте, Архимед Иванович! – произнес он ломающимся от волнения голосом. – Позвольте рассказать все, как было!
Полина привстала, заглянула в бледное лицо, которое уже начали покрывать пятна румянца:
– Ты что-то утаил от нас, petit rusé?
– Учитывая «непревзойденные достижения» нашего друга, это очевидно, – сдержанным тоном заключил Искандер. – Как и то, что сын дал слово, – он повернулся к профессору. – Я прав?
Тот ничего не ответил, прислушиваясь к себе. Но только мгновение.
– А-а, рассказывайте! – махнул салфеткой, словно выбрасывал белый флаг.
Глава восьмая
Тысяча двести семьдесят шестой
Все слушали, не перебивая и не задавая вопросов – с момента, когда остготы вторглись на виллу вандалов, до того, как желтый фургон был утянут в виноградники неизвестной силой. Полина весь рассказ поглядывала то на мальчишку, то на Забаву, и ее ресницы вспархивали крыльями потревоженных бабочек.
В зале были только новые друзья и Михаил. Весь приглашенный персонал, как и своих помощников, Атлас отпустил.
– Ты ничего не приукрасил, сын? – спросил он, когда рассказ подошел к концу. – О, мой друг, – повернулся он к Забаве, – не хочу сомневаться в ваших способностях, но…
– Но все это звучит как-то уж чересчур фантастично, – закончила за него Полина, и ее французский акцент сделался нарочитым, словно западная половина
