«Господин, семь тридцать… Господин, двенадцать тридцать». Не было нужды говорить, что пришло время обеда – «двенадцать тридцать». Нужно было говорить только время. Все было фиксировано по времени. Он был так поглощен своим философствованием, что стал зависимым – почти слугой собственного слуги, потому что слуга в любой момент мог пригрозить ему: «Я уйду от вас». И слуга знал, что Кант не мог позволить ему уйти. Однажды так и случилось. Слуга сказал, что уволится, и Кант ответил:
– Да, ты можешь идти. Ты думаешь, что ты слишком важен. Ты думаешь, что я не смогу без тебя жить, что не смогу найти другого слугу?
Слуга ответил:
– Попробуйте.
Но с другим слугой ничего не вышло, потому что он не имел понятия о том, что нужно было объявлять время. Он говорил: «Господин, обед готов» – и этого было достаточно, чтобы помешать Канту. Его нужно было будить рано утром, в пять часов, и Кант инструктировал слугу:
– Даже если я буду бить тебя, кричать и говорить тебе: «Исчезни, я хочу спать!», ты не должен уходить. Даже если тебе придется меня ударить, ударь меня, но вытащи из постели. Пять значит пять, если я встану с постели позже, ты будешь в этом виноват. Я даю тебе полную свободу делать все, что ты хочешь. И я не могу ничего сказать, потому что иногда слишком холодно, и мне хочется поспать… но это минутная слабость, тебе не нужно из-за этого беспокоиться. Ты должен следовать часам и моим указаниям, и в тот момент, когда я сплю, тебе не нужно беспокоиться о том, что я говорю. Я могу сказать: «Убирайся, я сейчас встану!», но ты не должен уходить, в пять часов ты должен вытащить меня из постели.
Неоднократно между ними возникали драки, и слуга бил его, силой заставляя встать с кровати. А новый слуга не мог этого сделать – ударить хозяина, – и сам этот приказ казался ему нелепостью.
– Если вы хотите спать – спите, если вы хотите встать – вставайте. Я могу разбудить вас в пять, но странно, если это должно быть связано с борьбой, – говорил он. И ни один слуга не выстоял. Канту приходилось снова возвращаться к тому же слуге и просить его:
– Вернись! Только не умирай прежде меня, иначе мне придется покончить с собой.
И каждый раз случалось так, что слуга просил повышения оплаты. Так все и продолжалось.
Однажды, когда Кант шел в университет, был дождь, и он одной ногой застрял в грязи. Он оставил ботинок в грязи, потому что если бы он попытался его вытащить, то опоздал бы на несколько секунд, а это было невозможно. Он вошел в класс в одном ботинке. Студенты удивленно посмотрели на него. Они спросили:
– Что случилось?
Он ответил:
– Один ботинок застрял в грязи, но я не могу опоздать, ведь столько людей сверяют по мне свои часы. Мой ботинок не так уж важен. Я заберу его, когда пойду домой – кому нужно красть один ботинок?
Так вот, эти люди утратили здравый смысл, они живут в ином мире. И в том, что касается его теоретического мира, он в высшей степени логичен, в его логике не найти ни одного изъяна. Но в своей жизни…
