сюда переехали, в садиках перед домами пышно цвели цветы, кое-где жители не без успеха разбивали огороды, а сейчас все заросло – только выглядывают из-за оград здоровенные сорняки. Эйлин старалась устроить у себя оазис на фоне общего запустения, хоть ей и не досталось по наследству отцовского таланта ладить со всякой растительностью. Раньше Анджело ей помогал, и она многому от него научилась, но вот уже несколько лет, как третий сердечный приступ свел его в могилу. С тех пор Эйлин постоянно приходилось покупать новые растения взамен безвременно увядших.
Эйлин тратила прорву денег на мебель. Раз в два года отдавала в чистку ковры и заново перекрашивала стены. Купила чудесную хрустальную люстру на распродаже на Бауэри. Дом у них был, конечно, не роскошный, но все-таки не без блеска. Только некуда деваться от топота Орландо на втором этаже. Неприятно слушать, как они расхаживают прямо над головой. Не утешало даже сознание, что весь дом принадлежит ей.
Эйлин готовила чай. Эд сидел за столом, к ней спиной. Когда-то, впервые обняв его в танце, Эйлин восхитилась, какой он крепкий, основательный. Сейчас ей хотелось колотить по этой несдвигаемой спине кулаками. Сгорбившись, он потирал себе виски. Эйлин коснулась его плеча, а он вздрогнул и отшатнулся. «За кого он меня принял?»
Эйлин хотелось устроить ему скандал, пока он не воткнул в уши наушники. Или дождаться, когда он устроится на диване, тогда уже выдернуть затычки и заорать, перекрывая музыку. Выкричать все, что накипело. Но ничего этого она не сделала. Весь вечер просидела с книгой в кресле, а потом легла спать.
Может, она слишком сурова к мужу? В конце концов, за столько лет преподавания он заслужил отдых. Коннелл пока никак не комментировал новые привычки отца. Впрочем, достигнув подросткового возраста, мальчик вообще почти перестал разговаривать, только молча с насупленным видом слонялся по дому. Может, все ее тревоги – надуманные?
Но нет, Коннелл тоже заметил.
– Слушай, что ты все с этими пластинками? – спросил он отца однажды вечером, выдувая пузырь из жвачки.
Обычно Эйлин раздражала эта его манера, а сейчас она вдруг поняла – так сын придает себе храбрости, чтобы заговорить.
Эд промолчал, только покосился на Коннелла.
– А наушники зачем? – спросил тот, подступая ближе.
Эйлин опасалась, что Эд раскричится, – он вообще в последнее время вел себя странно. Однако Эд без всякой злости снял наушники.
– Я слушаю оперу.
– Ты ее все время слушаешь.
– Обидно было бы так до самой смерти и не услышать великую музыку. Верди… Россини… Пуччини…
– Какой смерти? У тебя вся жизнь впереди!
– Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, – отозвался Эд.
– Слушать и без этих можно. – Коннелл показал на наушники.
– Не
