в себя, чтобы обращать на них особое внимание. Зато теперь я стал пытаться вникнуть в отношения между ними и даже строить предположения. Ведь я на собственном опыте убедился, что упомянутый Ленцем «подрывной элемент» действительно затаился где-то в недрах здания. Быть может, его удастся распознать? Не здесь ли он сейчас? Рядом со мной, в этой комнате? Вероятно, инстинкты детектива свойственны в той или иной степени каждому из нас – пьянице, трезвеннику или лечащемуся от алкоголизма. Это настолько же фундаментальное проявление жизни, как рождение детей или занятия сексом.
В столовой мы ели за небольшими столами, рассчитанными на двоих или четверых человек. Вероятно, так пытались создать иллюзию, что мы вовсе не находимся в подобии тюрьмы. Я обычно принимал пищу в обществе всего одного человека – Мартина Геддеса, приятного и тихого англичанина, у которого с мозгами все вроде бы было в порядке, пока он не начинал как одержимый разглагольствовать об Империи и об Индии, где он родился.
На самом же деле Мартин оказался в клинике с чем-то вроде сонной болезни, хотя в его медицинской карте диагноз выглядел более солидно: нарколепсия, осложненная каталепсией. Проявлялось это в том, что он мог впасть в состояние глубокого сна практически в любой момент.
В то утро он не появился за завтраком, и благодаря этому у меня появилось больше времени и возможностей наблюдать за остальными.
На первый взгляд было бы очень трудно определить, что у этих людей существуют какие-то проблемы с психикой. Через стол от меня расположился Лариби. Если бы не легкое подергивание уголков его крупного рта, он вполне сошел бы за преуспевающего финансиста с Уолл-стрит, случайно оказавшегося за завтраком именно здесь. И только потом я заметил, что он не изменил своей привычке отодвигать от себя тарелку с едой и пришептывать:
– Нет, нельзя. Я не могу себе это позволить. Сталь упала ниже тридцати пунктов, и мне нужно экономить на всем. На всем.
Мисс Браш наблюдала за ним с ангельской ясностью во взоре, которая почти скрывала тень тревоги в ее голубых глазах. Я вспомнил слова Фогарти и задался вопросом, только ли сугубо профессиональной была забота об этом человеке со стороны старшей медсестры дневной смены?
Лариби делил стол с очень красивым и изящным молодым человеком, носившим безукоризненно сшитые костюмы, в лице которого было что-то от лика святого. Звали его Дэвидом Фенвиком, и хотя обычно он бывал не более странен, чем любой молодой эстет, каких в наше время развелось немало, по временам ему слышались голоса призраков. Ты вдруг замечал, как он обрывал свою речь, не закончив фразы, чтобы вслушаться в сообщение от фантома, которое для него, разумеется, было куда важнее разговора с другим пациентом лечебницы. Спиритизм извел его гораздо сильнее, чем меня употребление спиртного.
Присутствовали еще шесть человек, но я знал только двоих. Франц Штрубель занимал столик в одиночестве – хрупкая, тонкая, как лист бумаги, фигурка с седой шевелюрой и глазами фавна. Он находился
