воняет. Закрываю рукавом нос, а ведьма посохом по спине меня: давай, мол, пошевеливайся. Деваться некуда. Взял ее поклажу и пошли. А тут, как назло, казалось, весь улус на улицы вышел. Не смотря на дождь и слякоть весь люд, из юрт выперся. Смотрят на нас и айда глумится. Говорят, сын мегена невесту себе нашел, домой ведет. И ржут как жеребцы у кобыльего хвоста. Мол, молодой такой, а в бабах разбирается. Глядите, мол, какую отхватил. А я вместо того, чтоб нос повесить да дорогой своей идти, давай злость на старухе срывать. Топай, говорю, быстрее, стерва зловонная, позоришь, мол, меня. А сам чуть ли не на бег перешел. Старуха с трудом догоняет и шепчет: не слушай ты людей. Будь выше, тогда и грязь внизу останется, не прилипнет. Откуда знаешь, кляча ты горбатая? – спрашиваю, а в каждом слове яд гадюки. Твой горб, говорю, не дает твоему же носу из грязи подняться. Поэтому и смедятину свою не чувствуешь. А она: даже окунувшись лицом в грязь можно остаться чистым. Эх! Послушал бы я ее тогда, многое бы понял. Так нет. Упрямство и гордыня выпирали из меня как запах из ведьминого узелка. Говорю, ты мозги подрастеряла, дура бесноватая. Я, говорю, больше твоего знаю. Чтобы быть чистым надо летать как птица, или вырасти большим, как сосна. Вот, говорю, вырасту и таких как ты, ведьма, даже замечать не буду, ибо грязь не достойна внимания батыра. Батыр, говорит повитуха, силен не ростом тела, а шириной сердца. «Не хочу тебя слушать, – крикнул я. – Твое место в смраде и грязи. И ни тебе давать уроки сыну достопочтенного мегена» «Как скажешь, – отвечает ведьма. – Не хочешь слушать старших, слушай грязь» Оглянуться не успел, как старая уперла мне в лоб перепачканный конец посоха. Вот сюда, – Кечкенхан коснулся указательным пальцем к морщинистому лбу. – Все. С тех пор я перестал расти.
Немного подумав, карлик вздохнул:
– Хоть сердце выросло.
Яков покосился на попутчика. Шут мог говорить серьезно лишь для того, чтобы сбить собеседника столку. Стоит поверить Кечкенхану, как плут передернет свои же слова и перевернет все в дурацкую шутку.
– И именно из-за большого сердца я поперся за тобой в эти болота, – выждав немного, добавил коротышка.
Может на этот раз карлик и не шутил.
Широкая дорога, словно опасаясь заходить на трясину, лениво петляла сквозь вековой лес. День был безветренный. Высоко в небе, пузатые тучи, с удивительной для своей внушительности резвостью, неслись в неизвестность. Выше грозно вихрилась завитушка кучевки. Их серый перелив неоднозначно намекал на предстоящий ливень.
Решившись, шлях вывернул на тяжело пахнущую леваду. Насыпь лишь на три копыта возвышалась над гладью свинцовой воды.
– С братом что? – спросил Яков поерзав в седле. От долгой езды кожаные штаны прилипли к бедрам.
– Большой человек, – хмыкнув, ответил карлик. – Темник у хана Ахмата. Выше меня в три раза. Батыр. Последний раз, когда виделись, прикинулся что не признал меня. Стыдится родства. Не беда! В шлем ему нагадил.
