Этрингему досталась не комната, а редкостное сокровище.
Сам лорд Этрингем в винно-красном узорчатом халате, – моем, между прочим, – сидел, откинувшись на подушки, и читал книгу, озаглавленную, если я верно запомнил, «Критика чистого разума», за авторством какого-то Иммануила Канта.
– Ваш чай, лорд Этрингем, – произнес я.
– Спасибо. Поставьте, пожалуйста, вот здесь на столик, – ответствовал Дживс, ибо это именно он занимал роскошную кровать с пологом и чистейшим до хруста постельным бельем.
– Хорошо спалось? – поинтересовался я не без яду.
– Чрезвычайно. Благодарю вас, сэр.
Стойте, стойте! Я опять понесся без оглядки, точно электрический заяц на собачьих бегах, а публика на трибунах понять не может – что, собственно, происходит. «Придержи коней, Вустер! – кричат они. – Куда спешишь, тебе за скорость никакого приза не дадут! Почему вдруг ты прислуживаешь Дживсу, и почему вы оба под вымышленными именами? Мы, часом, не на маскараде? Будь так добр, проясни картину!»
Так уж и быть. Вот только с мыслями соберусь.
В мае, примерно за четыре недели до моих тяжких трудов у плиты, я отправился отдыхать на юг Франции. Знаете, как это бывает – кажется, вечность прошла с тех пор, как ты провел десять дней в «Гранд отель де Бэн» в Швейцарских Альпах, и столичная жизнь уже начала немного утомлять. И вот я велел Дживсу забронировать номер в скромной гостинице или пансионе на Променад-дез-Англе, и в пятницу вечером мы выехали из Парижа «Голубым экспрессом».
Я предвкушал спартанский распорядок дня: прогулки в горах, разок-другой – если погода позволит – окунуться в море, читать хорошие книги, рано ложиться спать и, кстати, побольше минеральной воды «Виши». Так и шло первую пару дней, а потом случилось маленькое недоразумение с вращающейся дверью, в результате которого моя соотечественница, обитающая в той же гостинице, растянулась на мраморном полу в холле. Я помог ей собрать рассыпанные вещи и совершенно потерялся, заглянув в глаза самой прекрасной девушки на свете. Простая учтивость требовала пригласить ее в бар «Круазетт» и угостить чем-нибудь подкрепляющим, продолжая непрерывно извиняться.
Ушибленную девушку звали Джорджиана Мидоус. Она работала в каком-то лондонском издательстве, а на юг Франции приехала доводить до ума рукопись нового бестселлера. Я смутно представлял, как это происходит на практике, однако успешно поддерживал разговор, время от времени подавая реплики вроде «надо же» и «вот оно что».
– Вы часто занимаетесь редактированием на Лазурном берегу? – спросил я.
Она засмеялась – будто резвый ручеек прожурчал по струнам исключительно хорошо настроенной арфы.
– Нет, что вы! Обычно я сижу в уголке тесного кабинета на Бедфорд-сквер, тружусь при свете настольной лампы. Но у меня очень понимающий начальник. Он решил, что поездка будет мне на пользу – поможет разобраться в себе, что-то в таком духе.
Мы, Вустеры, все неплохо соображаем – это у нас в роду.
