Но почему-то вижу, как он там лежит…
Аришка уходит. Слышу топот каблуков, шелест бумаги: в ее руках листы, с которых она только что читала новости на радио. Вижу серую мягкую спинку свитера и темные распущенные волосы. В те дни, когда у Аришки нет эфира на телевидении, она не забирает волосы в тугой пучок на затылке. Так она гораздо красивее.
Мы с Димой заканчиваем рано: четыре часа дня, свобода. Сидим в машине возле моего дома.
– Кто первым прибежал на мой крик?
– Я, – отвечает он.
– А где ты был?
– В туалете. Приехал в офис, собрал камеру, надел зимник, положил микрофон тебе на стол и решил сходить в туалет. Услышал крик, и… А что?
– Я не видела кофра с камерой у нас в кабинете.
– Он там был. Я задвинул его под стол, чтобы ты не споткнулась.
– Я его не помню. И что было дальше?
– Что дальше? Я увидел… Эдика, увел тебя в кабинет, позвонил в милицию.
– И все? Мы с тобой были там одни?
– А ты не помнишь? Не помнишь, как шла, как приехали милиция и скорая, как тебе делали укол… не помнишь?
– Я не помню, Дима. Ничего. Почему-то.
– Уже пришла уборщица. Я ее в студию не пустил, побоялся, что ей станет плохо. Аришка появилась почти сразу.
– Аришка?
– Шла читать утренние новости на радио. Ди-джеи – Серега с Егором… Потом – кто-то еще, я не помню. Почему ты спрашиваешь?
– Кто-то надел на него наручники.
Дима кивает.
– Ты их видел? Видел?
– Конечно, я их видел.
– Их не было, когда я зашла. Я не видела ни рук, ни наручников. Их не было.
– Они были, Оксанка, были точно! Это – первое, что я заметил! Откуда бы они появились, если почти сразу прибежали люди?
– Я не знаю, Дима, не знаю…
Он смотрит искренно и честно, словно и правда не мог увести меня в кабинет, а потом вернуться в студию и надеть для чего-то наручники на мертвое тело. В самом деле, для чего было надевать их после – так сильно после?
На душе легче. Я целую Диму, мы целуемся долго и сладко.
8 декабря, четверг
Не успев войти, сразу слышу от Данки:
– Коммуналку8 сделаешь?
– Сделаю, конечно.
– Тогда бери Димку – и вперед. Дед уже обзвонился: волнуется, вдруг не приедем.
Старая пятиэтажка, ветхая крыша, с которой никто не счищает снег. В квартире на верхнем этаже течет с потолков ледяная талая вода.
Нас встречает дед, старый, но бодрый. У него умные глаза и военная осанка. Рядом – молчаливая жена, улыбчивая, невысокая и полная. Боясь упустить что-то важное, дед все время говорит, а она смотрит на него, ловит каждое слово, кивает и тихонько касается рукой его локтя.
– Я звонил и в ЖЭУ, и еще… Просил их, просил: чините крышу! Хоть снег счищайте, если не чините! Никто, ни
Коммуналка – жаргонное название сюжета, связанного с коммунальными проблемами.
