приключений, реализовывая себя в качестве бойцов951. Исаак Бабель в конармейской новелле «Учение о тачанке» упоминал «строение недавнего украинского села – свирепого, мятежного и корыстолюбивого». Таким же было село сибирское или дальневосточное.
Один из петроградских интеллигентов, историк и литературовед А. Я. Левинсон, посетивший Сибирь в конце 1919 года, писал о партизанах: «Что подняло их с пиками в руках против режима, утвердившего их собственные права? Отчасти бесчинства атаманов, поборы, побои, беспорядок и хищничество, чинимые самовольно местной воинской властью. Но лишь отчасти. …Мятежная вольница тайги восстала против порядка, против порядка как такового»952. Основательным выглядит мнение рядового, но проницательного участника Гражданской войны: «Крестьяне относились к белым и красным с одинаковым недоверием, но больше опасались белых. В бурное революционное время практически каждый крестьянин совершил акт насилия, который угнетал его: в ряде случаев это был небольшой проступок, в других же – более серьезное преступление, такое, как грабеж и даже убийство. Крестьянин не любил красных, но верил, что при их власти его не призовут к ответу за старые преступления. С другой стороны, он связывал победу белых с опасностью ответить перед судом за свои проступки»953.
Здесь следует отметить, что отношение крестьян к основным противоборствующим силам оставалось ситуационно противоречивым. Один из современников отмечал, что иные крестьяне, как, например, в Рязанской губернии, «ждали „Толчака“ [Колчака], готовы были понести ответственность за грабеж помещиков, лишь бы отделаться от коммунистов». В. П. Булдаков пишет, что «…чаша весов Гражданской войны склонялась в ту или иную сторону подчас под воздействием невидимой борьбы внутри сознания и психики обычных людей, захваченных и ошеломленных „красной смутой“. А так называемые „инертные“ массы в кризисные моменты истории бывают не только наивно утопичными, но и боязливо прагматичными. Они и сделали конечный выбор: имеет смысл рассчитывать лишь на „понятную“ и непреклонную силу»954.
Маргинальные слои деревни особенно легко отбрасывали цивилизованные нормы, с удовольствием возвращаясь в «первобытное состояние». С лета–осени 1919 года партизанщина, подпитываемая недовольством населения, стала массовой и в Алтайской, и в Томской, и в Енисейской губерниях, а еще раньше – в Амурской, Забайкальской и Приморской областях. Центрами развитого повстанчества были также Акмолинская и Семипалатинская области, где еще во второй половине 1918 года произошли крупные Кустанайское и Змеиногорское (Шемонаихинское) восстания. Сведение – в атмосфере безвластия – личных счетов на грабительской подкладке и обусловливало в первую очередь тот размах конфликтности, который привел к основным демографическим потерям.
«Первая» советская власть на востоке страны соединяла анархический размах в сокрушении старого с попытками насадить на местах органы управления, которые,
См.:
