захваченными незаконно.
Я передал Абелю его слова с объяснением всей серьезности их наиболее вероятного смысла.
– Мне представляется возможным, – сказал я, – что у них появился новый, не известный нам пока свидетель, который подтвердит показания Хейханена. Некто, чьи показания будет трудно поставить под сомнение в ходе перекрестного допроса. Был ли еще кто-либо, возможно, некий американец, знавший об истинном характере вашей работы в США? – спросил я.
Я задавал ему подобные вопросы и прежде, а он неизменно с бесшабашной легкостью попросту отмахивался от них. Но теперь оказался по-настоящему встревожен. Он побледнел, у него задрожала рука. Ему пришлось положить сигарету, потому что она слишком очевидно выдавала его нервное напряжение.
– Вы должны обо всем рассказать мне, – настаивал я. – Это в ваших интересах. Только так мы сможем обеспечить вам наиболее эффективную защиту.
Он сделал вид, что глубоко задумался, но я догадывался: на самом деле он не напрягает память, а всего лишь решает, как много может рассказать мне об определенной персоне.
Наконец он произнес:
– Как я полагаю, есть только один человек, которого они могли попытаться вовлечь в дело. Его зовут Алекс Уинстон.
Как он объяснил, молодой человек по имени Алекс Уинстон был псевдоинтеллектуалом, который вроде бы писал диплом на последнем курсе университета Нью-Йорка. Абель описал его как отпрыска богатого текстильного промышленника, восставшего против своих родителей и их буржуазного образа жизни, который он считал упадничеством. Тем не менее, насколько я понял, он продолжал без стеснения жить за их счет.
По словам Абеля, они с Уинстоном однажды встретились в Центральном парке, куда оба пришли поработать над эскизами пейзажей. Их объединяли общие интересы к искусству, музыке, изысканной кухне, и они быстро подружились. Стали вместе посещать концерты, кинотеатры, музеи и рестораны. С девушкой Уинстона они часто втроем ужинали в апартаментах молодого человека в центральной части города, когда Абель сам отвечал за выбор вин и готовил блюда для истинных гурманов.
Полковник признался, что однажды предпринял попытку привлечь юного критика капитализма к сотрудничеству, подав это под лозунгом «Пусть все нации на нашей планете делятся между собой информацией!», но Уинстон так и не дал ему определенного ответа. Однако, как показалось, его первая реакция выглядела негативной. Если верить Абелю, больше он к подобной теме не возвращался и никогда не делился с Уинстоном собственной истинной ролью в процессе «распространения информации». Тем не менее он продолжал доверять Уинстону и даже воспользовался однажды его банковской ячейкой для хранения пятнадцати тысяч долларов наличными.
Вся жизнь полковника, все его существование было построено на твердом, как камень, основании из самодисциплины и самопожертвования. Но подобная жизнь настолько отчаянно одинока, что
