мне хорошее видит. Вот и думаю, может, не очень-то она меня любит? Тогда решусь.
Бабушка понимающе кивнула.
– Не соврала я, если ты об этом. Навела на тебя не приворот, но легкий флер – так молодежь говорит? Знала, что оно пригодится, что бы ни задумал. Ну а теперь ступай с богом, пора уж. Крепчай, люби и позволяй любить себя другим. Но не теряй головы.
Бабушка осенила меня крестом, и я благодарно сжал ее руку. В голове промелькнула мысль, насколько вяжется наш ритуал с тем, что угодно богу, но через минуту я уже скатывался вниз по лестнице.
Бегемотик в ожидании сидел в кармане. Все утро и весь долгий рабочий день. Я знал, он терпеливый, он умеет ждать. Нарисованные глаза словно бы говорили: "Не бойся", и вечером, когда мы остались одни в квартире, я наконец поставил его перед собой на журнальный столик.
Через пять минут после того, как проводил Катю на такси, стараясь в деталях запомнить ее лицо. Одновременно пытаясь запретить себе это, чтобы не сравнивать и не терзаться, когда задуманное случится.
Вот интересно, ведь в резиновом тельце сейчас намного больше Катиного, чем меня самого. И все же бегемотик оставался мне предан, игрушечный свидетель непростых решений. Была не была! Я протянул уже руку к столику, когда лежащий рядом мобильник завибрировал.
Номер был незнакомый, и я поколебался. Отвечать ли? Да еще в такой момент.
– Да?
Голос был женский и сбивчивый, услышав имя бабули, я в ужасе замер.
– Вот только скорая подъехала, – тараторила та, что представилась соседкой. – Такая женщина была добрая, ваша бабушка… нам так жаль, примите соболезнования… оставила ваш номер на случай чего…
– На случай чего?! – я сорвался в крик, стиснув трубку до хруста в костяшках. – Говорите, ну!
В трубке повисло молчание, видимо, соседка на секунду растерялась. Впрочем, она все уже сказала. Я выронил сотовый на пол и съехал на колени вслед за ним. Теперь лежал калачиком, оцепенело слушая, как из динамиков доносится приглушенное "Алло? Алло!"
Наконец отбой. Лишь тогда я закрыл глаза и позволил себе разрыдаться.
Катя все время была рядом. На похоронах, поминках. Она помогла с организацией, потому что я оказался к этому совершенно неспособен. Дни были жесткими, но терпимыми, как переваренное яйцо. От этого я чувствовал предательство перед бабулей, недостаточно скорбел, на мой взгляд, имел свойство отвлекаться на другие вещи: кое-как на Катю, работу, прочистку засора раковины на кухне.
Где бабуля, а где бытовуха? Впрочем, она сама бы сказала, мол, мужчине негоже жить в неустроенном доме. Слезы давно высохли и, казалось, исчерпали лимит на многие события вперед – немного же во мне оказалось ресурсов. Я словно плакал наоборот: чем дольше думал о событиях того вечера, тем большую глыбу равнодушия ощущал внутри. Что-то там титровалось слезной жидкостью, где-то слишком издалека, ей сюда не добраться и за десяток лет.
Наверное, так не скорбят.
Бегемотик связующим звеном
